Счастливые и несчастливые дни Людмилы Беловеской

Ступени в прошлое Темир-Хан-Шуры

Часть вторая, первая часть здесь: https://www.dagjur.com/schastlivye-i-neschastlivye-dni-ljudmily-beloveskoj/

Дневник Людмилы Беловеской читаешь с большим волнением: эта девочка писала не только про себя, но и немного — про всякого подростка, склонного к дневниковому «бумагомарательству». Дружба и первая любовь, переживания из-за внешности, напряжение в отношениях с родителями, особенно с отцом, школьные ссоры и привязанности. И даже то, что сейчас называют буллингом или троллингом — неприятие одноклассниками, бойкотирование, конфликты в подростковых группах. И это есть в дневнике, особенно на тех страницах, где описываются дни учебы в Баку, ненавистном Баку! Через все бакинские строчки — тоска по любимой Шуре, воспоминания о счастливых днях дома, среди любящих и понимающих людей. «Черный Баку» — именно так многие воспринимали этот город из-за многочисленных нефтепромыслов, загрязняющих и море, и прибрежную часть города. Копоть, сажа, ядовитый дым из труб нефтеперерабатывающих заводов оставляли у приезжающих в Баку ужасное впечатление: «Всё чёрное, стены, земля, воздух, небо. Вы чувствуете нефть, вдыхаете испарения, резкий запах удушает вас. Вы идёте среди облаков дыма, которые закрывают небо» (приводится в открытых источниках со ссылкой: Эдвин Блэк. Ставка на Багдад: изнутри 7000-летней истории войн, наживы и конфликтов в Ираке. — Международное издательство: Джон Уайли и сыновья, 2004. — С. 100).

Сквозь копоть и слезы одиночества родные места казались девочке необыкновенно прекрасными, привольными, поэтичными, и она не жалеет слов для их восторженного описания. Не стану цитировать: встреча с гимном любимой Шуре — «нашей маленькой Швейцарии» — ждёт вас в тексте дневника. Там и Петровску несколько ласковых слов, кстати, достаётся.

Дневник, вернее, та его часть, которая волею судьбы попала нам в руки, хорошо показывает этапы взросления человека, изменения его характера, мировоззрения, вкусов и привычек. Конечно, быстро становится понятна неординарность этой девочки, её способность не только жадно поглощать информацию из внешнего мира, но и глубоко её переосмысливать, перерабатывать. Любезно предоставленные работниками ЦГА РД документы, которые по нашей просьбе найдены в фондах архива (какая удача!), говорят о том, что Людмила была одарённой, способной ученицей. Например, ведомость экзамена в Темир-Хан-Шуринской женской гимназии от 30 мая 1909 года показывает, что Беловесская (здесь фамилия записана с двумя «с») была первой в классе. Кстати, в той же архивной папке, среди архивных документов Реального училища Темир-Хан-Шуры есть упоминание о Муэддине Чаринове, который окончил это училище в 1914 году («Чаринов Мугудинъ, средний балл — 3 и 8/13»).

Кругозор девочки, диапазон её увлечений, круг чтения поражают. И дают нам, читателям ХХI века, возможность увидеть картину интеллектуальной жизни России начала нового столетия. В дневнике Людмилы Беловеской упоминаются не только писатели и поэты (среди них много ныне забытых, а в те годы очень популярных, настоящих властителей дум молодежи, например, поэт Семён Надсон, проживший короткую трагическую жизнь и умерший в 24 года). Автор дневника серьезно увлекается философией, теософией, читает и пытается осмыслить труды ученых Теософского общества Елены Блаватской, Анни Безант, Генри Олкотта, которые оказывают на её мировоззрение глубокое влияние.

Особое значение для Людмилы имеет мир музыки. Она прекрасная тонкая пианистка, много занимается, в Баку слушает оперную музыку, знакомится с театральным искусством (там часто гастролируют известные столичные актеры). Именно музыка в несчастливый бакинский период жизни становится единственным источником её радости. Подготовка дневниковых записей Людмилы Беловеской к печати потребовала большой поисковой работы — так много имен, названий литературных и музыкальных произведений, их авторов, порой забытых, упоминается в них.

Дневник Людмилы Беловеской — как волшебное увеличительное стекло, приблизившее к нам и жизнь реального человека, и историю целого поколения, отстоящего от нас на столетие, пережившего столько бед и страданий, что и сейчас невозможно думать об этом без боли и сострадания. Исчезнувший волшебный сад на Беловеской горке в Темир-Хан-Шуре, о котором так поэтично пишет в своём дневнике эта одарённая девочка, — будто символ райского сада, который мы утратили навсегда.

Убедиться в том, что Беловеская горка — не вымысел восторженного ума, редакция решила, выехав в Буйнакск. Идём с Микаилом Дугричиловым — историком, краеведом, директором Буйнакского историко-краеведческого музея, вверх по улице Хизроева, вдоль глухого забора из монолитных блоков. За этим забором и находились когда-то сад и два дома Беловеских, описанные Булачом Гаджиевым (Дагестан. 2024. № 2). Там же находился небольшой консервный завод. Сад Беловеских занимал территорию в 3,7 га и поднимался к возвышенности, поросшей тенистыми деревьями. Сейчас горку узнать трудно, а тем более назвать её «местной Швейцарией». Сады, деревья на горке вырублены, памятник природы, воспетый в дневнике Людмилы, пострадал от хаотичной застройки, оползня. Думаю, исчезло из обихода горожан и само название «Беловеская горка». В ЦГА РД сохранились два заявления Марии Иосифовны Беловеской 1929 и 1930 годов — жалобы на изъятие сада. Мария Беловеская пишет о том, что этот сад взращивался 33 года, на него было потрачено много сил и личных средств семьи: «В сад вложен личный огромный 33-летний труд, опыт и денежные средства на приобретение деревьев, борьбу с вредителями, удобрение почвы, мелиорацию и упорную охрану в тяжелые годы Гражданской войны, в результате чего он сохранился целым, редким по своей культуре и сортовым плодам» (ЦГА РД. Ф. № р–31. Оп. № 16. Л. 16). К этому времени её муж — Адам Беловеский, умер (в 1922 или в 1924 году — данные разнятся по разным архивным источникам), и сад оставался единственным источником дохода семьи. Но выписка из протокола № 57 заседания Президиума Буйнакского горсовета от 06.11.29 г. безапелляционна: «Сад изъять. В ходатайстве отказать» (ЦГА РД. Ф. № р-31. Оп. № 16. Л. 17.). Второе обращение М.И. Беловеской также остается безрезультатным, сад отбирается и гибнет, конечно.

Наша поездка в Буйнакск имела еще одну цель: понять, где похоронены Адам Беловеский и его дочь Людмила, которая, по воспоминаниям, умерла несколькими годами раньше отца. В ЦГА РД, благодаря его работникам, был найден документ о повторном крещении 7 января 1918 года бывшей православной Людмилы Бяловески (1894 г. р. — благодаря этой записи удалось узнать и год рождения Людмилы Беловеской. — Ред.) в католической вере (Метрическая книга о родившихся и крещенных римско-католической церкви Дагестанской области. Ф. 163. Оп. 1. Д. 5). Значит, искать могилу Людмилы следует в той части старого буйнакского кладбища, где хоронили католиков. Мы едем на кладбище и долго ходим между могил, продираясь сквозь заросли. Как много удивительных историй связано с жителями Темир-Хан-Шуры, упокоившимися в этом месте, как изящны старинные надгробья! Но найти среди них безымянную могилу столетней давности практически невозможно. А потом в памяти всплывает описание из воспоминаний приёмной дочери Беловеских Анны, записанных Б.И. Гаджиевым: «Заболел (Адам Григорьевич Беловеский) грудной жабой и от неё умер в 1924 году. Хорошо помню: много пришло народу. Похоронили рядом с Людмилой на русском кладбище. Два железных креста без обозначений. Рядом была покойницкая из красного кирпича. Ступени вели вниз…».

И мы сразу узнали это место: кирпичная постройка, ошибочно принимаемая за склеп, а рядом — теперь уже вполне вероятно — две могилы, которые мы так долго искали, под простыми железными крестами, мужская и женская, поменьше.

История с дневником Людмилы Беловеской — особенная, она очень частная, но вместе с тем так много рассказывающая о людях и месте, где прошла их жизнь, — старой Темир-Хан-Шуре. История, которая никак не отпускает и, надеемся, будет дополнена новыми сведениями.

Фото Марата Гаджиева