На пути к цвету

Разговор с заслуженным художником Республики Дагестан, почетным членом Российской академии художеств Хаджи-Мурадом Алихановым о литературе, искусстве, творческой среде, детских воспоминаниях, взыскательных и доброжелательных учителях

ЧЕРТОПОЛОХ

— Мне сразу хочется спросить про имя.

— Мой отец растил трех дочерей и мечтал о сыне. Когда после долгого перерыва родился я, назвали Хаджи-Мурадом. Это для русского человека Хаджи-Мурад — экзотическое имя, а для нас — местное, довольно популярное, к тому же «Хаджи-Мурат» — самое любимое произведение Льва Толстого в России.

Кстати, в следовании своей теории непротивления злу насилием Лев Толстой был курьезен до невозможности. У него был друг — купец, самодеятельный художник, который раз в несколько месяцев приносил в дом Льва Николаевича свою картину — дикий совершенно пейзаж в какой-то толстенной раме. Ходил по дому и искал, куда бы её повесить. Найдя подходящее место, забивал гвоздь и вешал своё произведение на стену. Толстой ужасался, жаловался, но картину не снимал — это противоречило его жизненной философии. И с Софьей Андреевной каждый день жил как последний. Терпел. Уходил от неё многократно. Последний уход стал уходом из жизни.

В образе Хаджи-Мурата, на мой взгляд, проявилось осознание Толстым мысли, что непротивление злу насилием — это всё-таки абсурдная идея. Лев Николаевич осуждает Хаджи-Мурата за творимое им насилие, но при этом показывает его в положительном свете как человека, который до конца верен своему долгу перед Богом, родиной и народом. Если вы помните, повесть начинается с описания чертополоха. Горец как чертополох.

— Принцип непротивления злу насилием характерен для людей, тонко чувствующих мир. Под давлением им проще сделать шаг назад во избежание конфликта. Однако рано или поздно к ним приходит осознание того, что свои жизненно важные принципы и убеждения необходимо отстаивать, в том числе не свойственными их природной сути, жесткими методами. У вас такое тонкое понимание литературы. Откуда оно?

— Просто всю жизнь я любил читать. Да и дома меня окружали люди, любящие книги и литературу.

Моя сестра — Аминат Алиханова — училась в аспирантуре МГУ, защитила там диссертацию; кандидат филологических наук, литературовед, она долгие годы работала ученым секретарем в Институте языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы в Махачкале.

Отец по специальности юрист, всю жизнь писал для себя, что называется, в стол. Как-то во время учёбы сестра нашла в Ленинской библиотеке рассказы на даргинском языке, написанные в тридцатые годы. Оказалось, отцовские. Он опубликовал их под псевдонимом.

ЦВЕТ ЖИЗНИ

— Главный герой ваших картин, независимо от жанра, — цвет. Где его истоки?

— Цвет и я — мы давно стремились друг к другу. И на этом пути мне несказанно повезло. Чувство цвета я впитал, можно сказать, с молоком матери. У горянок тончайшее понимание цвета. Каждая мастерица имела свой цветовой код, по которому можно было узнать её работу. В селе Мекеги (Левашинский район Республики Дагестан), где я родился, было только два ковроткацких станка, и к каждому из них — очередь. Для горянки ткать быстро и хорошо — дело чести, поскольку станок могли и не дать в следующий раз.

Моя мама умела ткать сукно для верхней одежды. В качестве приданого соткала безворсовые паласы для своих детей. Всего — четыре. У меня три сестры, каждой досталось по паласу. Четвертый долго хранила одна из сестер, а потом отдала его мне. Я увез полосатое мамино наследство в Москву. Палас теперь украшает диван в моей мастерской.

Ну и потом, меня окружала природа и её красота, богатая естественными изобразительными средствами: и это не только цвет, вернее, соотношения тонов, но и тональность, контрасты, нюансы света и тени, линии, силуэты, фактура красок. Невероятной красоты панорама гор и Мекегинский каньон. Возможно, есть и красивее места, но каждый кулик хвалит свое болото, и для меня до сих пор это самый прекрасный вид.

РИСУЯ ЖИЗНЬ С НАТУРЫ

— Какое место в современном искусстве занимает классическая школа живописи?

— Советская школа, русская школа изобразительного искусства сильна своей фундаментальностью. Взять хотя бы художников, выросших из мастерской Павла Петровича Чистякова — школы натурного рисования.

Вспомним фразу Н.Г. Чернышевского: «Прекрасное есть жизнь». Рисуя жизнь с натуры, художник постигает законы природы. Этим сильна наша школа. Если человек, умея писать, компоновать, владея школой классического мастерства, уходит в авангард, он может и там проявить себя ярко. Как, например, Василий Кандинский и Алексей Явленский — ученики великого Антона Ашбе. Или Пикассо. Посмотрите его работы, когда он был женат на Ольге Хохловой. Она давила на него и говорила: «Ну нет уж, пиши так, чтобы тебя буржуа понимали! Тогда у тебя будут заказы, ты будешь богатым человеком, уважаемым». Портрет Ольги Хохловой этого периода исполнен Пикассо великолепно, в реалистической манере.

Умение компоновать, писать, знать законы композиции крайне важно. Когда кто-то говорит, что начинает с чистого листа, всё в нём и так уже есть, он родился с этим пониманием, это не совсем так. Нужно учиться по-настоящему. Если человек, умея выстраивать композицию и писать, простоял ещё лет десять у мольберта, изучая натуру, то его формализму, авангарду и прочему веришь, поскольку этот человек положил на алтарь искусства много сил и старания.

Конечно, в современном искусстве, в немыслимых цифрах продаж содержится колоссальная доля маркетинга. Это гении продаж. Однако все-таки больше веришь тому, кто умеет и писать, и рисовать, владеет и пейзажем, и портретом, и другими жанрами. Ты веришь ему больше уже потому, что этот человек не ограничен в своих возможностях.

«АССА!»

— Вы помните самых первых своих наставников в живописи?

— В 4 классе, когда я учился в школе-интернате в Избербаше, у нас был воспитатель Николай Акимович. К каждому празднику он писал акварели, довольно большие. Он и лепил великолепно. Добрейшей души человек, рукастый. Мы восхищались его работой и собирались вокруг него. Иногда просили его нарисовать нам в альбомах. На первой странице моего альбома он изобразил танцующего горца и подписал: «Асса!». Это было и восклицание в танце, и его псевдоним от фамилии — Ассадулаев.

Не знаю, где этот рисунок, сохранился ли он. Но это было прикосновение к чуду: белый лист бумаги, неказистая школьная акварель, полчасика-час, и получалось что-то невероятное.

И в классе у нас были замечательные рисовальщики. Одного из них звали Атай. Он изумительно рисовал трактор — со всеми гайками и шестеренками, но долго, именно поэтому к нему была большая очередь.

Николай Акимович советовал писать с натуры. Помню, первый свой натюрморт я написал на каникулах в горах, поставив перед собой, как он учил, простые предметы. С этого и начался мой путь в живопись.

ГИГАНТ ТОНКИХ МАТЕРИЙ

— А дальше?

— Позже, уже в Махачкале, я записался в изостудию при Доме пионеров и школьников, ее вел Юрий Филиппович Николаев. Это был изумительный живописец, художник-иллюстратор. Собственно, в Доме пионеров он оказался только потому, что недавно женился, и нужно было зарабатывать деньги на жизнь молодой семьи. Юрий Филиппович родился в Ростове-на-Дону, а детство провёл в Махачкале, где занимался в изостудии у Дмитрия Акиндиновича Капаницына, ученика Е.Е. Лансере.

Последняя работа Юрия Филипповича — книга об Александре Невском, заказ Патриархии. Он делал её целый год. Моя знакомая художница хотела посмотреть её на завершающем этапе. Мы пришли к нему в мастерскую, и он показал ей всё: от первых эскизов до результата. Она была потрясена, потому что так уже никто не работал. Чего только стоит один разворот с изображением пятидесяти всадников верхом на конях в доспехах, соответствующих эпохе! Доскональное знание истории костюма, этнографии и природы отражалось в его книжных иллюстрациях филигранной проработкой каждой достоверной детали.

Замечательный акварелист. Последний из могикан. Он номинировался на премию международного конкурса иллюстраций книг для детей и юношества «Золотое яблоко» в столице Словакии Братиславе. А как он рассуждал о красках! У него была детская акварель, чешская, там всего шесть красок. Он так самозабвенно о ней говорил: «Смотри-ка! Вот потекла акварель. Мне Капаницын еще в Доме пионеров говорил: «Юра, не трогай! Акварель знает, куда течь». Вот она потекла, но здесь я её должен всё-таки остановить (у него была специальная промокашка). Я её остановил. Посмотри, какого она цвета! А здесь по сырому я пустил другую краску, и она освободила себе место, раскрывшись, как пальмовый лист».

Гигант тонких материй. Наш, дагестанский.

ВЫБОР

— Когда вы попали в Москву?

— В изостудии Дома народного творчества в Махачкале нас обучал Магомед Юнусилау. Он окончил ВХУТЕМАС. Мы звали его «дядя Магомед» и были ему почти как дети. Его сын учился вместе с нами.

Потом художественное училище, участие в выставках. Я не выбирал, волею судьбы оказался в среде, которая выбрала меня. Так уж случилось.

В юности у меня не было своей мастерской. Мне было 23 года, когда я уехал из Дагестана в Дом творчества в Подмосковье. Затем в Крым. Там собиралась экстремально активная среда художников со всего Советского Союза, каждый со своим ноу-хау.

Так и перемещался по стране между мастерскими, возвращаясь ненадолго в Дагестан. С 1980 года постоянно осел в Москве.

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

— Решение стать художником пришло к вам сразу?

— Моё увлечение цветом имело свои неожиданные последствия. Я читал всё, что об этом написано. Как-то у меня спросили: «А ты читал письма Эйзенштейна о цвете?». Это оказалось невероятно интересно. Считаю, что другого такого исследователя и философа искусства, подобного Эйзенштейну, нет. Это, на мой взгляд, фигура номер один в области теории искусства.

Ко второму курсу обучения в художественном училище я понял, что интереснее профессии, чем кинорежиссура, не может быть, поскольку она вбирает в себя и изобразительное искусство, и музыку, и литературу. С кем-то из родных я поделился: «Хочу!» В ответ: «Вот окончишь художественное училище, там будет видно!» Таким образом я оказался на режиссерском факультете Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии — в знаменитом ЛГИТМиКе (ныне Российский государственный институт сценических искусств), на кафедре режиссуры Г.А. Товстоногова. Это изумительное место для получения образования, поскольку изобразительному искусству тебя обучают в Эрмитаже, русскому изобразительному искусству — в Русском музее. Преподавали тоже люди-гиганты: русскую литературу преподавал один из исследователей творчества Леонида Андреева Юрий Николаевич Чирва, советскую литературу — Александра Александровна Пурцеладзе, петербургский литературовед, пушкинист. Мы располагали возможностью неограниченно посещать Эрмитаж, библиотеку Академии художеств, лекции и репетиции Товстоногова в Большом драматическом театре.

Я окончил институт с красным дипломом, но нужно было выбирать — живопись или режиссура. И я выбрал. Собрал все книги о кино и театре, кроме, конечно, Мейерхольда, Эйзенштейна и еще двух-трёх авторов, и отнес их в букинистический магазин. Там были в шоке от такого количества книг!

На четверть века с головой окунулся в живопись. Забыл про театр, а когда уже понял, что не буду больше делать резких кульбитов, снова стал ходить туда с большим удовольствием. Практически не пропускаю значимых московских премьер. Но смотрю их уже с холодным сердцем, зная, что выбор свой я сделал.

РАБОТА НА УРОВНЕ ИНСТИНКТА

— Чему научила вас ваша профессия?

— Когда я работал в Художественном фонде, там покупалось всё, потому что всё делалось на заказ. Стоимость порой поражала. Мои персональные творческие работы тоже покупали. Например, гравюру по произведению Гамзата Цадасы «Слон и муравей» я делал четырежды, и каждый раз по-новому, и каждый раз раскупали весь тираж — семь-девять авторских экземпляров. Веселее работается, когда для себя. Заказ же исполняется с холодной головой. Бывает посещает предательская мысль: «А поймет ли меня заказчик?» Но я поступаю иначе: запускаю в работу сразу несколько вариантов, предоставляя выбор заказчику. Просто нужно всё время работать, работать на уровне инстинкта.

В Москве у нас есть клуб профессионалов, мы стараемся собираться раз в неделю, чтобы вместе писать с натуры. Я вспоминаю своих однокурсников: мы учились друг у друга. В совместном тренинге работает фактор среды, вместе веселее, иной тонус работы.

В планах работать дальше, продолжать функционировать как художник.

Художника питает природа, родные и близкие, все впечатления, которые накопились за жизнь. Очень мотивирует и вдохновляет соприкосновение с классиками. Я 20–25 лет не подходил к великой картине «Боярыня Морозова» Василия Сурикова. Месяц назад впервые посмотрел на эту картину по-настоящему внимательно: какая там силища! Учась в художественном училище, я выиграл в конкурсе книгу о творческом подвиге Сурикова «Дар бесценный», которую написала внучка великого русского живописца Наталья Кончаловская. Прочитав её, я считал, что всё знаю про неординарную жизнь классика и его творчество. Но новый взгляд на картину заставил меня снова читать и целенаправленно искать о нём информацию. Художника в первую очередь учит жизнь и история искусства.

ЭПИЛОГ

— Что же, как поётся в песне, из этого следует?

— Вперед смотри! А что впереди?! Холсты чистые, картон, всё тот же Его Величество Цвет. И, полагаю, из наших встреч с ним что-то в итоге да получится. Дельное. Надеюсь, возможно, вероятно…

Заглавное фото: Хаджи-Мурад Алиханов, Осень. Клён. Холст, масло. 2021 г.

Фото автора