«Дневник» (продолжение моего дневника)

Предысторию появления дневниковых записей Людмилы Беловеской на страницах журнала «Дагестан» можно найти здесь: https://www.dagjur.com/schastlivye-i-neschastlivye-dni-ljudmily-beloveskoj/  и здесь: https://www.dagjur.com/schastlivye-i-neschastlivye-dni-ljudmily-beloveskoj-2/

Август 1909 г.

Вот уже 13 августа, а я только теперь взялась за перо, после полуторанедельного безделья. Всё как-то страшно было писать в этой новой, чистой тетради после моего старого дневника. Простого и милого для меня. Заменишь ли ты моего прежнего друга, который теперь покоится на дне шкатулки? Дай-то Бог! Эта тетрадь для меня ещё просто тетрадь, между тем как мой дневник был чем-то живым: когда я раскрывала его, пахло чем-то привлекательным, дорогим от исписанных страниц, на которые я изливала моё душевное настроение, мысли, мечты, и, когда я переворачивала страницы, передо мной, как в калейдоскопе, проходили описания осени, зимы, весны и лета, то счастье, радость и смех, то горе и слезы — тяжелые моменты моей жизни. Когда-нибудь через много лет я возьму эти две тетради в руки и вспомню многое родное и дорогое из милого далека <…>

Недавно я вышла на горку (Беловеская горка в Темир-хан-Шуре. — Ред.) и долго гуляла. День был холодный. Старые тучи закрыли собою солнце, закатывающееся за горку, и снизу были окрашены кое-где в тёмно-малиновый, бархатистый цвет, так красиво выделяющийся на их стальном фоне. Я замерзла и прошла в палисадник. Всюду холод и печаль, только на одном кусте распустилась жёлто-красная, оранжевая роза, крепкая, бодрая и ароматная в холодном воздухе наступающей осени…

10-го мы всей компанией вечером развели на горке костер, громадный, как пожар, искры от него по всем направлениям плавали золотыми точками и гасли в горном ночном воздухе. Пекли кукурузу. Амдатка брал горящие её головни и, покрутив их, бросал вверх, совершая фейерверк. Самого Амдатки не было видно в темноте, и кажется, будто головня, как в сказке, сама вертится в воздухе, летит кверху и, падая на землю, разлетается на мелкие блестящие уголья. Я легла на спину и загляделась на звезды. Когда подумаю, что всё это планеты, то как-то холодно на душе делается, чем-то недосягаемым, далёким <…>, но как только вспомню сказки о звездах, что это ангелы отворили окна или что звезды — живые, весёлые, резвые дети луны, пляшущие в тёмном небе и спускающиеся иногда на землю, то так тепло, приветливо, волшебно и сказочно на душе. Забудешь все эти, веющие чем-то великим, мистичным и таинственным, названия: Сириус, Орион, Альдебаран, Марс, Большая Медведица, Юпитер, Козерог и много других <…>

Я хотя и не знаю Россию, так как была в ней только проездом, но люблю её страшно, зная из книг её хорошо. Так радостно и светло на душе делается, когда я представлю себе равнину, покрытую глубоким мягким снегом, звон колокольчика, высокий бор по обеим сторонам дороги и людей с печальными голубыми глазами и добрыми лицами, торопливо сворачивающих свои сани перед скачущей тройкой. Все родные русские лица, а не противные татарские хари, всё приветливое, великое, русское, а вот Пасха: острый нежный воздух, церковь вся дрожит и светится; крестный ход огненным потоком выходит из широко раскрытых ворот; любовное «Христос Воскресе!» и с крестьянами, и с барами.

Утро. Солнце ещё не взошло. Предутренний ветерок колышет красноватые ветки вербы, шуршит в камышах и подергивает серебряной рябью светлую гладь пруда. На берегу застыл молодой барчук с ружьем, умиротворенный картиной природы и забывший о своем намерении. Деревня вся в сумраке, в блестящей росе. Кое-где светятся огни. Но вот солнце показалось золотым кругом, и седой пахарь широко крестится на пашню: «Всякое дыхание да хвалит Господа», — и учительница, раскрыв окно, видит перед собой широкий луг, весь красный от маков, весеннее нежное голубое небо и ласкового пахаря. А вот светлая заводь речки: жарко, черная просмолённая лодка покачивается на воде; на скамеечке сидит старичок с удочкой в руке, а на противоположном берегу лес, открывающий широкую поляну, на ней пеструшки, косари, стога сена, зеленая сочная трава и приветливая тень леса. Много, много чудных картин я читала <…> и различные крестьянские типы. Все это я узнала в раннем детстве из «Тропинки», «Родника», потом, позднее — Тургенев, Лухманов, Короленко, Потапенко, Григорович, Толстой, Пушкин.

Я помню моё пребывание в Финляндии. Как хорошо тогда было: думая о ней, сейчас же вспоминаю сосновые леса, море и Иматру (водоскат на реке Вуокса в Финляндии. — Ред.). Вверху нежное старое небо; Иматра, бурная, клокочущая, с большими кружевными гребешками сквозных изумрудных волн, по которым разбрасывались веером светлые брызги, <…> нависшего над ней голубого прозрачного льда. Как бы я хотела ещё пожить там. Я больше всего на свете люблю сосновый лес и море; при виде его, голубого, безбрежного, с мягкими синими волнами у песчаного берега с ракушками и камешками, я прихожу прямо в восторг.

Я бы умерла от счастья, если бы мне удалось побывать в Крыму, в Швейцарии, Италии и везде, везде; и вместе с тем я бы нигде не хотела быть, если бы со мной не было мамы, тети и Жени…

Я только теперь почувствовала, как мне будет скучно и грустно без тети Садовской. Исчезли дни, радостные и счастливые. Никогда я не буду больше ходить к тёте на пустых уроках и после обеда с мамой на чай. Никогда мы не будем сидеть за столом у тети, на котором всегда кипит самовар и блестит варенье в стеклянной вазочке. И все это кажется милым, приветливым, веселым от солнечных лучей, пробирающихся сквозь занавеску. А как тетя любила меня, заботилась о мне. Помню, в гимназической церкви после причастия тетя всегда приходила за мной торжествующая, нарядная и, видя, что я устала, приходила в наше отделение и просила отпустить меня. Потом тетя всегда брала фаэтон и везла меня к себе, чтобы не утомить меня, во-первых, а во- вторых, чтобы сделать ещё более торжественным и праздничным этот день и не загрязнить моё радостное религиозное чувство ходьбой по пыльным жарким улицам. И вот мы мчимся в коляске мимо тенистого бульвара, который теперь полон гуляющими нарядными гимназистками в белой форме. Солнце ласково греет с высоты голубого весеннего неба. На душе так хорошо, тётя смотрит на меня любящим внимательным взором, и на лице её какая-то строгость религиозная перед тем таинством, которое было совершено в церкви. Тетя везёт меня к себе, где уже ждёт нас кофе, сливки и булки, которые она приготовила заранее перед своим уходом в церковь…

19 августа

Вчера вечером была чудная ночь. Сначала я сидела на скамейке и слушала доносившиеся издалека звуки оркестра из оперы «Кармен». В палисаднике наши пили чай, и звон стаканов, хохот неприятно нарушал тишину сада и величественную грустную увертюру, от которой у меня на сердце странно становится, хочется быть грустно и возвышенно, хочется полететь к блестящей вдали звезде. Вспоминается Петербург, Мариинский театр, ложи, блеск, шум, торжествующие победные звуки оперы, потом быстрая езда по Невскому, мороз, электричество и милое дорогое лицо Жени. Я подняла голову и увидела над собой красное зарево, просвечивающее между тополями. Это вставала луна. Я вышла за калитку, чтобы лучше её видеть. Желто-красная, оранжевая, еще без света, стояла она над горами, и в туманном розовом сиянии <…> горы, тёмной, далекой, ясно выделяющейся на золотистом фоне лунного сияния, веяло грустью, холодом и одиночеством.

Мы пошли к Лазаревым. У них вся галерея увита виноградом, и лунный свет, пробравшись сквозь зелень, голубоватыми пятнами и кружочками отражался на полу и стенах, точно таинственный волшебный грот с блуждающими огоньками. Идя назад, домой, мы только восхищались ночью. Луна, полная и светлая, со светозарной вышины неба наводнила и затопила всё своим голубым, серебряным лунным светом. Всюду зелень море кустов, деревьев и растений, блестящее в лунном царстве, всюду тень, и вдруг широкая полоса лунного света и светлые пятна-«зайчики» на дорожках и стенах дома. Лишь всё вспоминался почему-то, хотя я там и не была, юг, Неаполь, море; вынесли гитару, и воздух наполнили южные густые страстные звуки; недоставало голоса, песни, захватывающей, сильной, серебристой, чтобы покорила молчание ночи, слилась с нею в одно; а вместе с тем я не хотела, чтобы, будь это ангельский голос, нарушить тишину ночи, её волшебную красоту, лунный блеск и трепет листьев. Оля Тимушева взяла веревочку и стала прыгать по аллее: то блеснёт и ясно осветится в полосе света, то скроется во влажной тёмной тени.

Сегодня же чудный день, теплый, солнечный. Папа и Александр Петрович пошли на пруд удить рыбу. Мы с Лидой стали на противоположном берегу, в тени орешника. Папа и А. П., залитые солнцем, ярко выделяются над прудом в чистом праздничном воздухе на фоне голубого неба и красного куста барбариса. Вода, светлая, голубая, не шелохнется, и фигуры их ясно и красиво отражаются в ней. Камыш тихо шуршал, где-то играла музыка, я вспоминала Гришу, который лишь сегодня приснился ночью, будто он уже умер.

Папа и А. П. ничего не выловили. Я, Лида и А. П. ушли в палисадник, и А. П. рассказывал о реке Воронеж, как там много рыбы и какие красивые берега её, заросшие зеленью. Рассказывал о Петербургских островах, что это просто рай! О Неве, которая обмывает их, о море и «стрелках» — на Васильевском острове…

Недавно я открыла «Братьев Карамазовых» и прочитала следующую фразу: «Жизнь есть не смирение слёзное, а великая радость». Как это хорошо. <…>

А что было делать этому солдатику, как не благодарить, ведь жаловаться некому, да и влетит ему тогда ещё получше <…>

Если ползёт какая-нибудь букашка, я её никогда не раздавлю ногой. И если какое-нибудь насекомое будет тонуть, я его всегда спасу, когда считается «ведь легче убить, чем спасти. Следовательно, дело более трудное и доброе дело, чем вы» <…>

Вчера мы вечером пошли на горку и стали там на возвышении наблюдать восход луны. Весь юго-восток был розово-жёлтого цвета, как будто за горой был пожар и бросал свой отблеск на небо. Зарево делалось всё ярче. Мы затаили дыхание и прямо-таки впились глазами в гору. Чувствую, что должно что-то случиться: великое, прекрасное и таинственное. И вот вдруг над горой блеснул красно-золотой край луны, и она выплыла громадная, кровавая. Зрелище было дивное. Луна, горы, тополя нашего садов на светлом фоне неба, и тёмный город внизу с огоньками окон и фонарей, и мягкий легкий ветерок, точно залетевший с луны. Когда луна залила всё своим серебряным сказочным светом, мы двинулись домой. По дороге Александр Петрович рассказывал, что ему всё страшно Малороссию напоминает: и высокие пирамидальные тополя, и лунная ночь, только нет беленьких хаток и песен украинского соловья.

После ужина мы с Лидой вышли в сад и сели на скамеечке над прудом. Луна, на фоне светлого облака уже не такая большая и красная, была в каком-то радужном кругу, пруд тихий, безмолвный, подергивался золотой рябью и со своим тихо шелестевшим камышом напоминал мне «сон в летнюю ночь». Трава, покрытая росой, точно осыпана бриллиантами. А на противоположной стороне высокие тополя и звезды, горящие хрустальным блеском. Уходя, я еще раз взглянула на пруд. Узорная тень камыша и полосы лунного света делали его дивно красивым <…>

Представляя Россию, я ещё вспоминаю всегда берёзовую рощу с большими серебристыми стволами и верхушками, ясно и мягко сквозящими в нежно-голубомвечернем небе; овражок (ударение на второе «о» в оригинале. — С. Н.) при заходе солнца; в нём уже совершенно темно, только один шаловливый луч солнца прорывает иногда вечерний сумрак, превращая иной лист в золото; широкое голубое пространство реки, бороздившееся рыбацкими лодками, и песня бурлаков…

20 августа

Сегодня вечером я гуляла на горке и взошла на её самую верхнюю точку, чтобы наблюдать за заходом солнца. Вниз по скату горы змеилась дорога, перед этим чуть смоченная дождём и казавшаяся поэтому тёмно-бархатистой в косых лучах заходящего солнца. Редкая трава, пронизанная золотистым светом, блестела светлыми бриллиантами росы и каких-то отцветших цветов стеклянного цвета…

Со дня похорон Георгия Ивановича я часто думаю о смерти. Наш дом, шумный и обитаемый, станет когда-нибудь тихим, мрачным; другие люди будут жить в нём, или его запрут, заколотят; столы, книги, рояль покроются слоем пыли, а тополя будут по-прежнему шуметь, и лунная ночь всё будет заливать своим голубым светом…

27-го у нас в Дагестане торжества взятия Гуниба повторялись ещё раз. Через нашу Шуру проехал наместник, туда отправились масса войск. 25-го было взятие, и уже 5 человек, сорвавшись, умерли. Как это глупо и жестоко! Ведь не менее 20 солдат покончат свою жизнь и оставят сирот и вдов из-за потехи. А сколько лошадей позагнали, у нас, благодаря наместнику, не приходит почта, и нигде не достать ни одной коляски; всё отвалило к наместнику — чтоб ему пусто было, ведь раньше всегда проезжал на частных лошадях. Многим необходимо уехать, а должны сидеть здесь или нанимать простой за 10 рублей, а разве у всех есть лишние деньги? <…>

Я недавно прочла в газете, что, по наблюдениям Фламмариона (Камиль Николя Фламмарион, 1842–1925, французский астроном и писатель. — Ред.), Марс обитаем, и на нем живут, несомненно, интеллигентные обитатели. Я бы хотела побывать там только для того, чтобы узнать, ставят ли они, как и мы, выше всего учение правды и любви, и был ли у них такой же пророк человеколюбия Иисус Христос, как у нас? Если Он существовал, и его учение дословно совпадало с нашим, то неверующие все могли бы убедиться, что бог существует, посылая на все свои планеты своего сына <…>

Сейчас я прочла «Печаль Сатаны» Марии Корелли (мистический декадентский роман английской писательницы, 1895 г. — Ред.), и в таком настроении, в каком никогда не была, даже слёзы на глазах. Я потрясена, чувство душу, всё остальное, все заботы кажутся далекими, несущественными, я в каком-то волшебном сиянии радости нахожусь, всё хорошее кажется осуществимым. Дай бог побольше таких книжек! Я от этого настроения сначала выкинула какой-то пируэт, бросилась лицом в подушку и пронзительно крикнула от счастья, а потом побежала играть на рояле, чтобы впечатление о книге стало еще полней и ценней…

Тот человек, который отвечает злом за зло, подобен медведю, полезшему за медом, его ударяет по лбу подвешенный чурбан; если он его со злобой оттолкнет, то чурбан, раскачавшись, ещё больше ударит его и, наконец, убьёт его <…>

<…> влюбился и делается пристрастным; ему главное — наружность, тело. Вот сегодня Александр Петрович уехал. Грустно ужасно! Ведь больше двух месяцев жил с нами; совсем как родной. У нас такая судьба — постоянно к кому-нибудь привязываешься, и постоянно приходится отвыкать и вырывать из сердца, и всегда это бывает летом <…>

8 сентября (праздник)

Сейчас я гуляла на горке, и до сих пор у меня уши и щёки холодные и разрумяненные. Воздух на горке прохладный, чистый, небо нежное, голубое, прозрачное; я побежала и в миллионный раз, наверно, испытала, какое удовольствие доставляет бег в чудное прохладное утро — вниз по гладкой дороге. Ветер шумит в ушах, обвевает лицо и поднимает волосы; по телу разливается приятная теплота, дышится сильно, легко, к щекам приливает кровь, и они розовеют. Прибежала я на «высокую горку», оглянулась кругом и загляделась на красоту всего. Прямо передо мной горы и леса, внизу сады, блестящие, зеленые; за черной изгородью из хвороста, увитой светлым хмелем — сакля с плоской крышей, окружённая высокими стройными тополями с блёстками листьев и белыми стволами. Поэзией и красотой веяло от этого уголка. Потом я с Туркой, неуклюже переваливавшимся за мной, прошла в сад. Пруд до половины зарос камышом, вода чистая, темно-зеленая; две утки, спрятав в перья клювы, покачиваются на её поверхности и шуршат в камышах. Куст барбариса уже покрылся красными сережками…

10 сентября

Сейчас я была на горке. Пасмурно, но тепло. Пахнет грибами и осенью. На наш сад сверху смотреть очень красиво: темные купы акаций, светло-зеленые яблони и золотисто-желтые мелкие листья тополей. После дождя мокро, на подошву туфель налипает сырая земля…

Какая прелесть «Евгений Онегин» — просто упиваешься изящным, художественным пушкинским слогом. Главное, перед глазами так и витает помещичья Россия и её природа, которая так красиво и диво описана, и эти описания весны, зимы, лета и осени больше всего мне нравятся…

Какие есть милые, симпатичные девочки среди наших учениц. Когда приходит незнакомая новенькая девочка, то все ученицы, как от незнакомой сторонятся, только вот такой ласковый огонек с большими тёмными глазами всегда первая подойдёт, просто протянет руку и скажет: «Здравствуйте! Зачем вы скучаете. Пойдемте лучше гулять, милая». И сразу легко станет на сердце…

Так грустно и тяжело! Сейчас я прочла стихотворение, трогающее за душу, и чуть не заплакала. Спишу его сюда, чтобы никогда не забыть.

«Осенние цветы»

Что вам снится, грезится, цветики осенние,

В холоде тоскующих сумрачных ночей?

Зорьки ли румяные, ласки ли весенние,

Поцелуй ли жаркий солнечных лучей?

Под какой думкою вы головки хилые

В мути дня печального клоните к земле?

Знаю, знаю, цветики, знаю, знаю, милые —

Жутко увядание в беспросветной мгле!

Где-то …. <…>

Тихо, нежно зыбится воздух голубой,

А кругом — уныние, над полями смятыми

Стелет ветер жалобный монотонный вой,

Низко, низко тянутся клочья туч ненастные,

Меркнет даль холодная в дождевой пыли.

Цветики осенние, нежные, прекрасные,

Для чего вы, бедные, поздно расцвели?

(Автора установить не удалось. — Ред.)

Я так ясно представляю эти бедные, нежные, хилые цветочки в холодной мути осеннего дня, представляю их сон, когда они забудутся, съежатся, закроют лепестки и думают о том, что где-то есть свет и тепло, грезят о солнце радости, но, проснувшись, видят беспросветную мглу, уныние и клочья туч. Мне их так жалко, так люблю я их, что… ах, да что говорить? «Для чего вы, цветики, поздно расцвели?», мои дорогие, родные, несчастные…

Вчера вечером умер Владимир Романович! Господи, какой ужас! Ведь недавно он был у нас в классе, рассказывал урок. Жили они с женой, молодые, здоровые, добрые, отзывчивые, так любили друг друга, и вдруг всё сразу разрушено. У нас в классе, в 5-ми седьмом, плач и рыдание. Каждый класс купил венок, ученики тоже; все учительницы и Анна Ивановна ходят с заплаканными глазами, ни одного урока не было…

Женя мне прислала открытку, где пишет: «Нужно больше любить друг друга, тогда и прощать можно будет», — я рада была ужасно, когда это прочла, значит, не только я так думаю, а и самый мой родной, близкий человек. Я люблю Женю и горжусь ею…

Недавно нянька Федоровых сказала: «Моя барышня всю ночь не спала, у неё нос завалило». Мне весело и радостно как-то стало, когда я услышала это «нос завалило» — совсем Россия, а я так люблю русское, родное, крестьянское и так ненавижу кровожадных глупых татар. Я рада, когда вижу русское лицо мужика или крестьянки…

Нет такой болезни, которая помешала бы исполнять долг человека. Не можешь служить людям трудами, служи предметом любовного терпения (В.Л. карандашом. — С. Н.) <…>

Сейчас мы были на кладбище, служили панихиду Георгию Ивановичу. Я, папа, мама и тетя Зина зашли на могилу дяди. Так мне живо вспомнилась тетя Садовская; она, бывало, где какой цветочек, где какая луковица, всё несёт на могилку свою, и правда, вся она пестрела розами, настурциями, ночными фиалками, а теперь осиротела могилка: акации и цветы завяли, ветер холодный осенний уныло колышет их; никто больше не придет, не будет вскапывать заботливой рукой рыхлую землю, плакать и молиться; далеко, далеко тетя, в холодной Сибири. Во время панихиды грустные мысли одолели мною, я оглядела всех, все поникли головою, у всех слёзы на глазах, и я думала о том, что через пятьдесят <…>

<…> всё едино сердце сказывается: добрый человек и в малом доброе выкажет, а злой и в малом <…> нанести обиду, свою злобу выразить» (из «Живых душ» Познякова) <…> (Видимо, имеется в виду издание Живые души: Очерки и рассказы /А.В. Круглов. Т. 1, Не герои. — Москва: Д.П. Ефимов, 1895. — 281 с. — Ред.)

Сколько тяжелого и мрачного вносит суеверие в жизнь человека. Мама очень суеверна. Затюкает ли филин, зажжёшь ли нечаянно три огня, прилетит ли сова, уже тёти, а особенно мама приуныли и тревожными голосами, и хотя стараются не высказывать охватившие их чувства, но я уже вижу тревожное и опасливое что-то в их лице, их волнение передается мне и гнетет мнимое предчувствие роковой беды…

Не место красит человека. А человек место <…>

Мне страшно нравится картинка «На трудовом пути» <…> Чем-то родным и близким веет от неё. Ночь борется с утром. Парк светлеет, на всем лежит розовый отблеск неба, но ещё солнца нет. В деревне видны огоньки, кричат петухи, трава покрыта росой, по полуосвещенной дороге идёт телега, и на мешках её сидит мальчуган — парнишка лет десяти с книжкой в руках, силясь при утреннем свете разобрать буквы — так сильно в нём желание знания и правды…

Это нехорошо! Я почти во всяком человеке найду что-нибудь смешное, чтобы можно было скопировать <…>

Недавно приходил Язвинский и говорит: «Вы уже совсем взрослая, как незаметен был этот переход». Он стал сразу услужлив, вежлив, называет на «вы» и всё удивляется моей взрослости. А ранее, помню, он ненавидел меня и не обращал на меня никакого внимания. Старый дурак! <…>

11 октября

<…> Недавно уехала эта дрянь Любовь Ивановна, которая думает, что если она приехала из Варшавы, то все перед ней должны на коленях ползать и что мы не люди, а хамы, азиаты; она, чуть только могла, заставляла маму и тетю работать на неё; тетяшила рубашки, чистила ягоды — и всё это даром, а Л.И. жалуется другим: «Ничего не хотят мне делать». Она думает, что она остроумна, как никто, красива, умна, и все должны ею восхищаться и ловить её слова! Она привыкла представляться доброй! Гадость, лицемерка поганая! <…>

Не говори неправды, но и не терпи неправды…

Ничто так не поддерживает в человеке стремление к добру, как хорошее, сердечное отношение к нему других людей. Анна Ивановна всегда говорит нам, когда мы раскричимся: «Вы просто не понимаете, я ведь просила, а теперь уже буду кричать на вас и т.д.». И главное, никогда она не просит, а всегда прямо приходит к нам и начинает кричать со своим любимым «вы просьбы не понимаете» <…>

15 октября

Господи, что я сейчас узнала! Помилуй меня боже! <…>

Недавно Мищенко прислал папе письмо, где благодарит его за то, что папа во время его болезни смотрел за посадкой деревьев. «Помочь вам теперь в чем-нибудь моя обязанность, и я готов быть у вас работником хоть один день», — пишет он в таких выражениях. Хороший он! И папа, кажется, очень честно и благородно поступил, а между тем…

Мама, когда я была больна, сказала папе, чтобы он мне купил лекарства, папа этого не сделал, а пошёл работать к Мищенко, вечером мама сама должна была, несмотря на больные ноги, доить коров, так как Магаму папа тоже увёл. Для чужих он очень хорош… Мищенко благодарит, а мама плачет <…>

Я не хочу, чтобы Женя и Даня разбогатели! Жизнь проще, веселее <…>

«Если ты умела пользоваться счастьем, то умей переносить и горе» <…>

21 октября

Сейчас я гуляла по горке. Тепло так, как ранним летом. Палисадник ещё тонет в тени, птицы заливаются в розовых кустах, в темно-зеленой воде пруда отражается утреннее солнце, со всех сторон его обступили лохматые камыши. На горке воздух чистый, хрустальный, опавшие листья блестят на зелёной росистой траве. Хорошо! Какая я счастливая, что могу любоваться и жить среди всего этого…

Александр Петрович прислал нам недавно чудную открытку: берёзовый лес ранней весной. Талым снегом, вешними потоками и тёмно-зелёной свежестью веет от неё. Тающие льдинки горят и блестят на солнце. Опять всё напоминает Россию <…>

Правильно ли это рассуждение, что воровать нельзя только того, что заработано потом и кровью человека? Нельзя воровать труд, энергию и потраченные силы…

Мне почему-то противно слово «собственник» — что-то нехорошее, жадное представляется <…>

У меня дерзкая мечта: послать в редакцию «Задушевного слова» (журнал для детей младшего и среднего возраста. Издавался в Санкт-Петербурге с 1876 по 1918 г. — Ред.) один из моих рассказов. Страшно! Попытаться разве? <…>

Как папа любит хвастаться мной! Вот именно хвастаться! Как кто-нибудь приходит, он сейчас же: «Вот мы вам сейчас концерт зададим». А ведь сам же не понимает, не любит музыки. Кто-то появляется издали, ну он и заставляет нас играть. Этот несчастный вальс «Осенние мечты» (популярное музыкальное произведение военного капельмейстера А.Ш. Рейдермана, 1907 г. — Ред.) мы раз пятьдесят уже играли, и я думаю, он надоел всем, как горькая редька. И как бы ни была занята, нездорова, всё равно папа заставляет играть…

22 октября

Вчера вечером я, мама, Катя и Женя ходили гулять на Скалиум. Чудно там было! Внизу стелется зелёная ложбинка и переходит в поднимающийся по горе лес. Листья деревьев уже красные, и золото лучей заходящего солнца пронизывает их вершины. Между Скалиумом и лесом летает серебристая паутина. Но разве можно описать эту тёплую природу ранней осенью? Эту золотистость, разноцветность, чистоту воздуха. Сад при заходе солнца неописуемо красив, если на него смотреть с горки. Самое причудливое смешение тёмно-красных, светло-золотистых и зелёных листьев, эффектно освещённых догорающими лучами. Такой же разноцветный бордюр окружает и тёмно-зелёные воды пруда. Слава Создателю! <…>

У Кати ушла уже третья нянька! Да и как они будут жить у ней, когда она говорит: «Я на них как на животных смотрю и хамов и уж никогда их за один стол с собою не посажу». Катя, правда, не обидит няньку, но обращается с ней жестко, холодно официально и забывает о ней, о том, что ей нужно есть. Рассчитывая её, она недодала ей три рубля: «Мне не жалко этих денег, но я ей из принципа не дам. Зачем она уходит?! (сама её гнала и называла дрянью). «Из принципа» — когда бедной старухе не в чем ходить, и она больна! «Они, — говорит Катя, — доброго обращения не понимают». А между тем нянька целовала руки и постоянно говорила маме, обращающейся с ней просто и ласково: «Дай вам бог, Царица Небесная! Благослови вас Господь!». Из Лиды обещает выйти вторая Катя…

Вчера ушла Марья Ивановна, кончив шить мне пальто. Светлая, чистая личность! Во-первых, она всегда говорит всем правду, несмотря на богатство или знатность, никогда не льстит. Катю она чуть до слёз не довела, когда доказала ей спокойно и рассудительно, что виновата она, а не нянька. «У неё хамы неучёные, а они-то не хамы, — говорила М. И. про Катю. — А по-моему именно хамство, ежели сожаления для бедных людей не имеешь» <…>

Мы были в «Швейцарии». Люблю я дорогу к ней: широкая, прямая, с красной сеткой леса по сторонам, и всегда в ней пахнет грибами, свежестью, опавшими листьями! А сама «Швейцария» какая прелесть! Зелёным лугом подходишь к высокому обрыву — «Кавказ подо мною! Один в вышине». Сколько простору, захватывающего душу! Внизу и сзади блестящий оранжевый лес, далеко-далеко горы, поляны и леса, задёрнутые голубой дымкой. Чувствуешь себя каким-то царем, стоя в выси над этим необозримым простором, над расстилающейся внизу дивной и дикой картиной, освещённой золотистыми лучами заходящего солнца <…>

Как я жалею, что не писала дневники ранее. Сколько бы я могла написать, живя в Петербурге, в Финляндии, в Ессентуках и т.д.

Сейчас получили телеграмму от Жени: «Поздравляем золотой медалью за консервы, перебираемся на казенную квартиру». Ведь это небывалое дело — получить золотую медаль за второй год консервной деятельности, и квартиру они думали получить только в декабре. А главное, мы получили эту телеграмму на девятый день — с тех пор как начали рассылать молитвы: «На девятый день вас постигнет большая радость». Как же не верить в могущественного, великого и милостивого Создателя! Люблю его и готова за Него душу положить…

Милое грустное стихотворенье:

«Не тужи, мое солнышко ясное,

Что твой друг улетел от тебя…

Тяготился он жизнью безчастною, —

Ты прости ему это, любя…

Пересиль же свое огорчение,

Не вини своего сорванца,

Вспомни горечь его заточения,

Как он счастлив теперь без конца.

Сад раскинул листву изумрудную,

Пышно нежная вишня цветет,

И молитву душевную, чудную

За тебя твоя птичка поет».

(Автор — поэт и издатель А. Фёдоров-Давыдов (1873–1936 гг.),

один из основателей журнала «Мурзилка». — Ред.)

Особенно грустно становится, когда я думаю, что это Гриша. Да, и он, верно, уже улетел, тяготясь тяжелой жизнью <…>

Мой любимый композитор Григ. Многие мотивы мне кажутся давно знакомыми, как будто я их давно знаю и давно слышала <…>

Нянька подала потребовала в суд на Фёдорова за три рубля, которые ей не отдали. Федоров говорит так: «Я не только ей не отдам, но еще с неё возьму пять рублей». Пять рублей с бедной больной старухи, обиженной ими же! Совести нету у людей…

Я не могу согласиться с тем, чтобы любить ненавидящих и преследующих меня. Я могу их прощать, но не любить. Полюбить я могу их, только когда они будут в несчастии сами и будут нуждаться в участии и человечном отношении, а пока эти преследующие будут пить и есть на золоте, будут попирать ногами, будут преисполнены тупого величия, высокомерия, презрения и злобы, я не могу их любить.

У нас растёт куст тёмных огненно-золотистых роскошных хризантем. Я сорвала одну из них и загляделась на неё. Как чудно и художественно распределил Создатель эти цвета её: посредине тёмная звезда со светло-золотистыми треугольниками по бокам. Какое умилённое и благодарное чувство перед Богом при виде этого необыкновенного нежного распределения красочных тонов.

Вот не ожидала! Лёва Василевский, этот глупый тупой мальчишка, пишет нам: «Неужели человек создан только для того, чтобы жрать? Это меня так мучает, тётя, мне так тяжело жить». Это сомнение, это недовольство и зарождающиеся вопросы доказывают пробуждение в нем Божьей силы, силы духа и света <…>

От Кати уже и Таня ушла. Противна мне стала она, всё время говорит: «Я её ублажаю, ублажаю, а она, дрянь, ещё нос задирает! Ну и чёрт с ней». И это выражение — «ублажаю» — чем-то противным отзывается, и она, когда рассердится, всегда как-то улично говорит…

Сколько хороших людей на свете! Хоть бы эта Таня <…> Простая, необразованная женщина, но какая она благородная, чуткая, деликатная… Я не признаю родство крови, если нет родства духа…

Нам не позволяют шалить в гимназии. А я её только и люблю, потому что в ней можно повеселиться, пошалить, а то всё так сухо, холодно и чёрство, и мы вознаграждаем себя за эту дисциплину и официальность. Какое чудное воспоминание осталось у нас всех о Владимире Романовиче, о Любови Викторовне, которая всех нас называла по именам, утешала нас, ласкала, заступалась за нас. Когда нам читает нотацию начальница и называет наши шалости чуть не преступлением, я, как ни хочу, не могу это понять и горевать о моих «преступлениях», раскаиваться в них. На то мы и дети, чтобы бегать, смеяться, радоваться, выражать своё веселье громким голосом и бурными движениями. Я люблю гимназию, люблю этих Загорянских, Семеновых, Фитингоф, и я их люблю и каждую отдельно, и всех вместе люблю — «класс». И у меня к «классу» особое, родственное чувство…

11 ноября

Вчера я и Лида вечером гуляли. Месяц уныло освещал голые деревья, пустынную аллею и гладкую зеркальную поверхность пруда. Но всё-таки всё это замечательно красиво. Всё блестит… Блестят мокрые груды опавших листьев, блестит роистая трава, скамейка, ветви деревьев. Звёзды особенно чисто и ярко блистали на небе. Во всём грусть, одинокая, волшебная. Вспоминается лунная летняя ночь, тёплый ароматный воздух, зелёные купы деревьев, песни, гитара, лунный свет…

Пошёл первый снег! Белые хлопья бесшумно летают в воздухе…

«На литературу идут, как к источнику живой воды, её нельзя обращать в грязную лужу, в сточную яму житейских отбросов» (Цит. по: Саратовские епархиальные ведомости. Саратов, 1865–1905; 1913–1918. — № 23. — С. 1287–1288. — Ред.) «Писателю нет выше похвалы, как если можно будет сказать про него, что «ничто не оставлено им под солнцем живым без привета, на всё отозвался он сердцем своим, что просит у сердца ответа» (строки из стихотворения Евгения Баратынского «На смерть Гёте». 1832 г. — Ред.) (Петров — карандашом. — С.Н.) (Там же. Свящ. Г. Петровъ, 126 — 7 с. — Ред.)

«Первое: перестать самому делать прямое насилие, а также изготовиться к нему; второе: не принимать участия в каком бы то ни было насилии, делаемом другими людьми и так же в приготовлениях к насилию; третье: не одобрять никакого насилия» (Толстой).

10 ноября уехал папа. Когда я вошла в его комнату, увидела измятую постель, неразвернутую книгу, газету и туфли-чувяки, грустно сделалось <…>

По смеху можно узнать человека. Вот, например, Алексей Васильевич. Он представляется весёлым, каким-то паяцом глуповатым, а смех у него какой-то тяжёлый, фальшивый, злой; сразу видишь, что всё его весёлое и добродушное — показное.

22 ноября

Сегодня я узнала, что Гриша умер. Я никак не думала, что это на меня так подействует. Так тяжело, так больно. Оно не выходит у меня из головы, так живо вспоминается лето, все его слова, смех дорогой, милый детский смех, улыбка… Где же ты теперь, Гриша? Я пошла играть на рояли и, согласно своему настроению, играла вещи все грустные! Играла Чайковского баркаролу я чуть «Выйдем на берег, там волны ноги наши будут лобзать, звезды таинственной грустью будут над нами сиять» (из стихотворения «Песня» Алексея Плещеева, 1845 г., первая строчка использовалась как эпиграф к музыкальной пьесе «Июнь. Баркарола» из цикла П.И. Чайковского «Времена года». — Ред.).

Все время думаю о Грише! Ни одного слова учителей не слышала. Я знаю, он со мной <…>

Приходили две переселенки, погорельцы. Как они ласково, любовно, сердечно говорят: «Сестрица милая, родная», — обращаются они к маме, совсем чужой им женщине. Жалко смотреть на них. Ноги в грубых, рваных сапогах, холодные тулупы (ребенок спит на морозе, и румяный, здоровый, не то, что холеная Ирочка). Какая я по сравнению с ними счастливая <…>

«У множества верующих было одно сердце, одна душа; никто из них из имения своего ничего не называл своим. Но всё у них было общее и всё, что у них было, они разделяли по нужде каждого и каждый день собирались вместе и принимали пищу в веселии и простоте сердца <…> (Деяния святых апостолов 4:32. — Ред.) В этих словах высказан самый совершенный идеал христианской жизни.

4 декабря

Завтра-послезавтра мы едем. Мне кажется, что это счастье никогда не наступит. Сегодня чудная погода. Что может быть красивее деревьев, покрытые инеем, в блестящих лучах розового восходящего солнца! Город точно нежится в голубом тумане и снежно прекрасных садах. Тополя, высокие, блестящие, ярко выделяются на фоне нежного голубого утреннего неба <…>

21 января

Насильно взялась за перо. Ужасно отвыкла от писания дневника. Уже 10 дней, как мы приехали из Петербурга. Дорогое, чудное время! Передо мной мелькает, как в сказке, лицо Ивана Павловича «лунная сказка», весёлые субботы, простые, интересные, умные люди, игры во мнения, потом чудный вечерний закат, и мы на санях в сосновом лесу Финляндии. Деревянная дача Воейкова тёплая, деревенская, уютная. Я просыпаюсь утром, смотрю в окно и вижу непривычные мне сосны. Я тихо одеваюсь и выхожу на крыльцо. Что за красота!

Направо белые, серебристые, покрытые снегом берёзы на фоне розового утреннего неба, а вниз сбегают высокие зелёные ели и сосны, из которых каждая — картина. Мороз, смех, чудный воздух. Потом мы переехали в двухэтажную дачу В. И. (Е.И.?), но утро, первое утро в Финляндии я никогда не забуду. Сказка, снежная фантазия. (Паволайнен, мириады лежат (?) — карандашом — С.Н.). Потом — ежедневные катания на санях, много мыслей, нервное болезненное веселье и постоянный смех и шутки перед разлукой. А эта последняя поездка на Терийоки, когда мы перевернулись три раза, сколько было смеха и остроумных острот. Я жадно глядела на сосны, березы и снег, не ожидая вторичной поездки. И вдруг опять, по просьбе Дани, мы в вагоны и — в Финляндию. Сколько было радости! Мы приехали под Новый год, привезли цветы, конфеты, дача осветилась <…>

Потом последняя неделя в Петербурге, и мы на вокзале, поезд трогается, Женя долго бежит у окна нашего вагона и что-то шепчет, слезы застилают глаза, всё пропадает в сумраке. Прощайте, дорогие сосны и смех Финляндии, солнце, березы, прощай, моя лунная сказка, субботы, театры, Женечка и Даня <…>

8 февраля

У нас стоит чудная погода. Зелёная трава, чёрные милые скворцы и масса белых подснежников. Сегодня я смотрела из окна гимназии. Какая красота! Передо мной горы, леса и вдали, на фоне голубого неба, — горы, покрытые снегом, точно блестящим серебряным атласом или шёлком.

«Отверженные» Гюго. Я <…> это не наш долг, это Божий долг для других… Правильно ли непротивление злу? А если на моих глаз… ах! Не всё ли равно? Нет и нет! Сколько вопросов, сомнений; бурное море и ни одного <…>

16 марта

Целый месяц я не писала! Ну уж теперь буду прилежной. Сегодня пошли мы на синематограф. Солнце, тепло, лужи блестят. Но, когда пришли туда, оказалось, что не хватает денег на билет один и что в синематографе сидит обезьяна директор. Я, когда мама и тетя Зина отвернулись, выскочила из кассовой комнаты и воротилась домой. Но я ничего не потеряла, уйдя с представления. Был чудный зимне-весенний вечер. Я говорю зимне-весенний потому, что снег напоминал зиму, а золотые лучи заходящего солнца, голубое небо и аромат первых фиалок, аромат весны напоминали весну. Деревья Ветви деревьев, порытые льдом, горели и искрились на фоне высокого голубого неба…

9 февраля <…>

Сегодня получила я вечером от Ивана Петровича «Габриеллу <…>». Так грустно, тяжело. Под чудные звуки гавота вспомнились снег Финляндии, задумчивые ели, сосны, субботы <…>

Я читаю теперь «После смерти» Леона Денни (французский философ-спиритуалист, 1846–1927 гг. — Ред.). Опять буря вопросов и сомнений. Правда ли, наша душа бессмертна? Конечно, всё доказывает её бессмертие — и спиритизм? И Бог, но почему тогда существует наследственность? Передаются таланты, характеры от родителей к детям. А так как мы берём от родителей только тело, то, значит, все наши духовные способности, взятые от них, есть тело…

Странно, что я стараюсь разрешить, в чем я сомневаюсь, в том сомневаются все великие люди. Я росла, много думала, многое решала и когда взялась за чтение философских книг, то увидела, что те же самые вопросы занимают всех представителей науки, и многие их объяснения вопросов жизни были уже мне не новы, я их сама уже давно решила…

Именно — все эти веяния носятся в воздухе…

Какие чудные мелодии Грига! Что-то северное, какая-то поэтическая снежная грусть, снег, смешанный с солнцем, фьорды…

Я никак не ожидала, что «Вестник Теософии» такой интересный и духовно возвышающий. Все эти книги быстро двинули меня вперед за последнее время…

«Настроение было светлое и радостное. Полнейшая гармония царила между собравшимися, и все разошлись с чувством глубокого удовлетворения. Работа съезда (в Финляндии) была плодотворная и интересная, но все чувствовали, что важнее всякой работы было то глубокое и светлое настроение, которое объединило всех людей, приехавших из далекой окраины в одну дружескую и тесную семью. Здесь не было богатых и бедных, именитых и простых людей, а были братья и сестры…» Т. В.

Автор (оккультные методы преподавания — Сивее) указывает на способность сочувствия и симпатии как на основное правило успешного учения. Для возбуждения в себе этой способности он рекомендует от времени до времени браться за новую науку или дело, ставя себя в невыгодные условия начинающего. Скрипачу, например, полезно попробовать играть, держа смычок в левой, а скрипку в правой руке. Через пять минут такого упражнения явится полное сочувствие к начинающему ученику. Затем важно уметь создать такую атмосферу, в которой учащийся чувствовал бы себя легко и свободно. Ещё важнее научиться беседовать с ним, а это целое искусство. Большинство людей говорят о пустяках или спорят. Чем горячее спор, тем беседа считается интереснее. Но такая беседа мало даёт душе, в лучшем случае она шлифует ум и язык. Тот, кто хочет сделаться другом и помощником людей, должен научиться беседовать вдумчиво и дружески, так, чтобы собеседник находил радость в беседе и духом участвовал в ней. После каждой такой беседы сердца сближаются, а сближение ведёт к большему и большему пониманию <…>

Вот (неразборчиво. — С. Н.): «Следует избегать ношения перьев, мехов и вообще всего, что добывается жестокими способами. Для помощи птицам нужно кормить их, особенно зимой, наблюдать за их жизнью, записывать свои наблюдения. О собаках надо заботиться, чтобы они могли ежедневно гулять и бегать; если их хозяева забывчивы или заняты, можно просить позволения погулять с их собакой. Кошки также бывают часто несчастны и заброшены. О них следует позаботиться. Очень несчастны лошади, когда попадают в грубые руки, особенно если на них утомительный и непосильный труд. Если возница с ними дурно обращается, следует ему это указать, но в таком случае надо стараться не сердиться на него, а стараться ему разъяснить, как несправедливо его обращение. Добрые слова всегда действуют сильнее у чиновных (?). Если едешь в гору, следует слезть и пойти пешком, чтобы помочь лошади. При этом хорошо с нею поговорить и ласково её потрепать. Лошади очень любят человеческий голос и ласку…»

«Цветок — это совершеннейшая форма природы, благоухание цветка — его пение. Всё красивое, душистое, милое можно сравнивать с цветком. Для доброго, чистого человека цветок — это радость, для легкомысленных людей он только украшение, порочные люди не видят и не любят цветов. На древних пирах цветы служили коврами, и эти живые, душистые существа топтались ногами участников оргий.

Андерсен в своих сказках говорит, что наши души жили некогда в цветах, это наша Родина, и потому каждый любит свой собственный цветок. Цветок — это маленькое солнце, освещающее траву и листья… Расскажут они (цветы) и о тех музыкантах, артистах и учениках, маленьких и больших, которые своею любовью сумели создать из каждой ноты и слова душистый цветок. А все затоптанные, погубленные цветы будут молчать. И тогда Отец скажет человеку: «Зачем ты убил и затоптал мои дары?». И тогда тот, кто, веселясь и пируя, топтал жизнь цветов, и те музыканты, которые дурной музыкой увеселяли пирующих и возбуждали в них дурные страсти, и те художники, которые создавали дурные картины, — все замолчат в страхе и сознании, что не с любовью и благоговением отнеслись к великим Дарам своего Отца, а употребили их во зло. И долго будет царить в их душах мрак, пока слёзы раскаяния не оросят эту пустыню, чтобы в ней загорелся новый свет, зазвучала и запела новая жизнь…»

«Худое слово и добрых делает худыми, а доброе слово и худых делает добрыми» (В. Т.). (слова преподобного Макария Великого. — Ред.)

«Прежде всего, даже прежде молитвы о душе своей, должно от всего сердца помолиться за врагов своих» <…> (слова аввы Зенона из книги «Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов». — Ред.).

«Мы (теософы) утверждаем, что невидимый мир существует, что он вокруг нас и вблизи нас и что он остается невидимым только потому, что большинство из нас ещё не развило в себе способностей, с помощью которых его можно познавать; при желании этот мир можно исследовать и изучать, как любую страну на земле…

Небесные переживания достаются тем, у кого были высокие идеалы, не получившие здесь, на земле, удовлетворения; и те, которые руководствовались одними эгоистическими побуждениями, пожнут свои плоды, и после смерти они увидят себя окружёнными всем, чего желали на земле, но того высшего, чего они не желали, у них не будет, так как их мысли и чувства ещё не поднялись до соответствующего уровня…

Единственное, что не позволяет человеку идти дальше, — это ограниченность его сознания. Каждый сосуд полон до краев, и хотя одни сосуды малы, а другие велики — все полны по своей собственной мере». Человек, обладающий определенной интуитивной уверенностью в чем-либо, наверное, знал это прежде, то есть его душа, его высшее «я» знало и оказалось способным передать это знание мозгу, хотя не без всех разрушений и аргументов, которые когда-то привели его к уверенности». Как виден закон кармы: то есть то, что ты сеешь, то и пожинаешь — какой бы мотив ни руководил нами. Природа воздает свой долг с самой добросовестной точностью. Каждый посев приносит свою собственную жатву. Будешь содействовать физическому благосостоянию людей, то и сам получишь его, и наоборот. Будешь дерзка со своими родителями, то твои дети или младшие окружающие точно так же будут говорить тебе дерзости. (Не осуждай ближнего своего, пока не будешь на его месте) <…>

Всякая мысль и всякое деяние не пропадает, а несёт свои дурные или хорошие последствия…

«Герой, превращающий врага в друга своего».

«Кто имеет в корзине хлеб и говорит: “Что я буду завтра есть”, — тот маловерный».

«Всякая новая теория, прежде чем сделаться общепризнанной, должна быть долгое время достоянием немногих и выдержать самые огромные гонения. Такова была участь теории Дарвина, Коперника и многих других».

«Люди, скорее, допустят бессмысленность своего существования, отрицая божество и бессмертие своей индивидуальности, чем признают недостаток своего знания и понимания», (С. В.)

«В течение семи лет тело возобновляется вплоть до последней частицы. А между тем, не сохраняет ли оно свою тождественность? Под изменяющимся покровом тела есть нечто относительно неизменное: остаётся свидетель всех произошедших перемен» (Из книги «Сокровенная религиозная философия Индии» индийского брахмана, философа и ученого С.К. Чаттерджи, изданной на основе лекций, прочитанных им в 1898 году в Брюсселе. Известна в России с начала XIX века благодаря переводу Е.Ф. Писаревой, изданному Российским Теософским Обществом впервые в 1905 году. — Ред.).

«Это «нечто» действительно существует; это — элемент духовный, характерными признаками которого являются способность самопожертвования, любовь, самоотречение и все высшие свойства души, которые отличают существенно человека от животного» (Сокровенная религиозная философия Индии — С.Р.Ф.И.).

«Адвокат признается охотно в своей несостоятельности в вопросах медицины; он не посвящал этой науке ни времени, ни сил, и скромность в этих вопросах считается для него обязательной. Но, как это ни странно, никто не удивляется, когда слышит отрицание бессмертия души со стороны людей, которые не посвятили изучению психологических вопросов и тысячную долю времени и энергии, отданной ими на вершение своих дел. Прежде чем отрицать бессмертную душу, следовало бы посвятить исканию её хотя бы десятую часть той энергии, которая растрачивается всюду» (С.Р.Ф.И.).

«Мы различаем в нашей душевной области элемент, который рассуждает, соображает, делает выводы. Мы называем его интеллектом — Manas. За ним стоит другой, который не оспаривает и не рассуждает, а только утверждает: я знаю, что это правда, а то — неправда; не знаю, почему, но внутренне убежден, что это так. Это начало — чистый разум. Оно-то и образует чистую индивидуальность человека и может быть названо совестью» (С.Р.Ф.И.).

«Как жидкость может проникать твердое тело, газ — жидкость, так и эфир проникает всякую материю и распространяется далеко за пределы земной атмосферы» (С.Р.Ф.И.).

«При каждом новом воплощении человек возвращается на землю тем же путём, который пройдёшь после смерти; проникая обратно в астральный мир, его бессмертная душа облекается в новое астральное тело, состав которого соответствует характеру страстей его предыдущей жизни» (С.Р.Ф.И.).

«Познание себя — начало всякой мудрости. Вот почему впереди должен быть анализ человека, а затем уже анализ окружающей его среды» (С.Р.Ф.И.).

«Каждая мысль имеет видимую и осязаемую форму» (С.Р.Ф.И).

«Знайте, что человека нельзя убить. Казня убийцу, вы распоряжаетесь только его физическим телом; он остается живым в самых низших сферах невидимого мира, со всею своею ненавистью и страстями. Он делается более опасным, чем в своей тюрьме. Когда он был заключен, он мог влиять на других только силою своих дурных мыслей; теперь же он освобождён не только из тюрьмы, но даже из своего физического тела. С быстротою мысли он переносится из одного места в другое, овладевая дурною волею, направляя к преступлению тех, которые питают мысли ненависти или мщения. Следовательно, истребляя преступников, вы этим только увеличиваете число преступлений» (С.Р.Ф.И.).

«Всякое действие, направленное на то, чтобы устранить ограничение, помочь живому существу в его движении к цели, к Божественному — хорошо».

«Если я страдаю сегодня, страдание моё происходит от того, что в прошлом я преступил закон. Я один достоин порицания, спокойно и мужественно буду встречать все кажущиеся несправедливости, от которых страдаю» (С.Р.Ф.И.).

«Мудрый управляет своей звездой, невежда управляется ею» (С.Р.Ф.И.).

«Некоторые люди, принимающие доктрину Кармы, но не понимающие её, становятся жестокими. “Если этот человек страдает, — говорят они, — следовательно, он заслужил это страдание. Зачем же помогать ему?” На это можно ответить: “Если этот человек имел возможность получить от вас помощь, следовательно, он заслуживает эту помощь, и, если вы сознательно пропустили случай сделать ему добро, вы ответственны за это”» (С.Р.Ф.И.).

«Бескорыстная жизнь есть необходимое условие роста» (С.Р.Ф.И.).

«Если, существуя в известной среде, мы изменим наши действия сообразно с той средой, к которой мы стремимся, мы будем перенесены роковым образом силою вещей в эту новую среду» (С.Р.Ф.И.).

Люди, духовно высоко развитые, угадывают чужие мысли. Угадывание чужих мыслей есть признак духовности. Я, как только стала познавать себя, стала угадывать чужие мысли. И теперь очень часто по одному мимолетному движению лица я угадываю мысли и желания… Странно! Как только я загадываю себе мучительный вопрос, разрушающий всё, я нахожу подходящую книгу, точно мне её кто-нибудь подсовывает — и на первом открытом листе нахожу объяснение и ответ на мой вопрос…

Признаком души в теле ещё служит то, что в больном расстроенном организме мы видим здоровый дух, что-то сильное, способное на подвиги <…>

«Всего лучше начинать каждый свой день так: думать при пробуждении о том, нельзя ли в этот день доставить радость хоть одному человеку» <…>

Хочу выписать журнал для юношества «Утро жизни». Завтра Вера Ивановна отдаст мне за Олю три рубля, я и выпишу.

«Всё, ведущее к единству, есть добро, всё, ведущее к разъединению, есть зло» (В.Т.) (Слова принадлежат Е.П. Блаватской (1831–1891), русскому религиозному философу теософского направления, литератору, публицисту, путешественнице — Ред.).

«Кто дал лебедю его белизну, попугаю зелёные крылья, а павлину его оттенки радуги, не позаботится ли тот и о тебе?»

«Душа есть река; её священный источник — самообладание, её вода — истина, её берег — праведность, волны её — сострадание».

«Благородного радует благородное, низкого не радует благородное. Из лесанаправляется к лотосу пчела, — не лягушка, хотя бы она и жила в том же озере».

«Всё дело в красоте человека; самое важное, что в каждой душе есть красота, нужно только её найти, а когда её находишь, жизнь уже не страшна». Все добрые мысли, слова и дела делаются сознанием. Все злые мысли, слова и дела не делаются сознанием».

«Указание на большое зло не есть оправдание меньшего».

«Человек, который хоть раз задумался над своей судьбой, носит в сердце своём стрелу, которую вырвать он не в силах».

«Старайся, чтобы то, что ты сказал, было лучше твоего молчания».

«Мы должны видеть прежде всего светлые стороны в людях и явлениях. Автор приводит в защиту оптимизма прелестную легенду о Христе: однажды Иисус шёл со своими учениками мимо трупа собаки. Ученики с отвращением отвернулись. “Какое зловоние это животное издает”, — сказал один. “Какая отвратительная кожа”, — сказал другой. “Какие ужасные глаза”», – сказал третий. Но Учитель остановился и, кротко улыбаясь, сказал: “Посмотрите, какие прелестные белые зубы!” Исполненный божественной любовью и состраданием ко всему существующему, он один заметил то, что еще было красиво в безобразном трупе, то единственное, на что стоило обратить внимание».

«При виде человека, совершающего зло, или в присутствии преступника вместо ненависти вспомнишь только, что мы имеем перед собой младенческую душу и что мы обязаны питать к нему любовь, а не ненависть; вспомнишь это, и тогда вместо желания ударить мы почувствуем желание приласкать».

«Действительно, если бы единственными факторами наследственности было соединение стиля (формы?) отца и матери, человек должен был бы иметь только сумму качеств своего отца или своей матери. Но эта сумма никогда не существует, случаются часто огромные уклонения». «Физическое соединение даёт только физические качества; высшие же качества являются неизвестно откуда».

«Говорят о первородном грехе, как о причине всех зол человечества, но справедливо ли, чтобы тысячи существ, не совершившие этого греха, страдали. Человеческая справедливость не наказывает потомков преступников, и тем более божеская. Больше того, откуда происходит такое неравенство в распределении этого страдания, если грех одинаково падает на всех?! Грехопадение не оправдывает и не объясняет ничего. Этот мир (?) есть глубокая аллегория».

4 апреля

Вчера нас распустили. Чудная погода, солнце, в лесу «барашки» и фиалки. Ужасно тянет писать! Сегодня приедет тётя Булгакова — pardon, Кокуркина! Пойдем встречать! Несмотря на их ссору, она говорит маме: «Ты, мать, возьми фаэтон да поезжай встретить Елену».

«Всякая тревога наша должна умолкнуть от сознания, что внутри нас есть безошибочный Судья, который исправляет, рано или поздно, наши ошибки. Разве можно отчаиваться, совершая ошибки, если сердце наше стремится к Высшему, если мы жаждем познать правду?» (В. Т.) (Из книги «Законы высшей жизни» Анни Безант (1847–1933), известного теософа, борца за права женщин, писательницы, сторонницы независимости Ирландии и Индии. — Ред.)

«Каковы же наши обязанности по отношению к окружающим? Они заключаются в уплате долгов, они хорошо известны нам: долга уважения и послушания по отношению тех, кто поднялся выше нас; долга кротости, любви и готовности помочь перед окружающими, равными нам; долга защиты, доброжелательства, помощи и сочувствия по отношению к тем, кто стоит ниже нас. Старайся, чтобы каждый, кто вступит в сферу нашего влияния, мог уйти от тебя лучшим, чем было до соприкосновения с нами. Невежественный пусть уйдет просветленным, печальный утешенным. Если придет беспомощный, а мы будем сильны, пусть он отойдет от нас укреплённый нашей силой, а не униженный сознанием своего бессилия…

Помогайте вашим братьям, не будьте суровы с ними, поднимайте их, когда они падают, и помните, что если вы сегодня стоите твердо, то можете упасть завтра и нуждаться в помощи, как павший брат ваш» (В.Т.). (Из книги Анни Безант. — Ред.)

«<…> за лесом в бездне небес зарождается заря, темнеют воды и холодеет глубина. Но вот воды ленивой речки загораются розовым огнем, кажутся сказочным озером, переливающим золотом. Несказанная свежесть и чистота в этом огне, в этом воздухе раннего утра, в чащах белых цветов парка… Ветерок пробежал по вершинам деревьев, пошел «зелёный шум», защебетали птицы, вот и Солнце! По золотым водам озера, у старых каменных ступеней кажется, будто скользит сама Царевна-лебедь — то последние клочки тумана. Вот померкли её сказочные синие под сапфирами и перлами ферязи (старинная верхняя одежда с длинными рукавами. — Ред.), и она расплылась в ярком свете дня». Что может быть лучше описания этого «утра жизни» <…>

У Темирхановых целую неделю раздавались стуки от часа ночи до трех. Говорят, в этом доме жил раньше некий Панкратьев, убивший свою жену из ревности. Стуки и стоны слышались под кроватью Темирхановой; она страшно мучилась, говорила, что за её душой пришли; позвали священника, освятили этот неосвященный татарский дом; все прекратилось, а когда вызвали дух Панкратьева, то он ответил, что стучится к тому, кто может за него молиться. Темирханова — нехристианка, перешедшая в магометанство <…>

Я прочла «Воскресенье». Какой великий талант у Толстого! Как он раскрывает человеческую душу, всю до мельчайших подробностей, и главное, узнаешь себя в этих подробностях; как близок, как знаком самой себе и общечеловечен тип Нехлюдова. А как возвышает и очищает душу «Воскресенье».

Как много я понимаю, точно я это испытала. Например, когда ставили «Старый Гейдельберг» (немецкая романтическая пьеса Вильгельма Мейер-Ферстера, впервые поставлена в 1901 году. — Ред.), почти никому не понравилась эта пьеса, кроме меня. Автор этой драмы открыл человеческую душу, но это понимают не все. Но мне казалось иное. Чувства принца были моими, его горе — моим горем, а ведь я этого никогда не испытывала…

17 апреля 1910 г.

А завтра Пасха! У нас уборка, сутолока, пахнет бабками, красят яйца! Тётя Булгакова мне нравится, но уж слишком она самодовольная! Из уст её только и слышишь: «Я добрая, я аккуратная, я неприхотливая, я любящая». Помешана на чистоте и свежем воздухе, брезглива, и я думаю, всегда она в хорошем настроении, потому что думает: «Ах, вот я сейчас выкупалась, какая я чистая, красивая, белая, какие у меня блестящие вымытые яйцом волосы, как меня все любят, какая я нежная, кроткая, какая я не ленивая»…

19 апреля

Сегодня Пасха! Вчера я ходила в первый раз к заутрене и не только не разочаровалась, а, наоборот, была в каком-то восторге.

В церкви мы не были, стояли на площади. Эта ликующая радостная толпа, светлая, ярко иллюминированная церковь, частый звон колоколов большой и реальной церкви — всё производит громадное впечатление. И, наконец, настал самый торжественный момент, колокола на минуту остановились, и вдруг посыпался частый, дробный, серебристо-нежный перезвон, тающий в весеннем воздухе; из двух церквей вышел крестный ход: пение, блестящие хоругви, нарядная толпа; взвился фейерверк, за ним другой, третий, на галерейке реальной церкви жгли реалисты бенгальские огни, освещающие всё волшебным голубым светом — и рой белых гимназисток, и хоругви, и цветущие деревья; ракеты из большой церкви беспрерывно взлетали в воздух золотой лентой, рассыпались там причудливыми узорами, кажется, будто из каждой щели церкви светил красный бенгальский огонь, и слышалось хлопанье ракеты; на сердце любовь, радость, счастье, умиление, всех считаешь родными, близкими, хорошими; воистину, эта чудная ночь объединяет людей, возрождает душу, пробуждает в ней лучшие качества: доброту, любовь, религиозность и веру; только что крестный ход скрылся в церкви, подошёл Андрей христосоваться, за ним Катя, обдав всю меня запахом «Прощай, мама».

Всю дорогу туда и назад я шла с Андреем под руку, между ним и мной начинается какая-то близость; часто вместе ходим гулять, мне он нравится…

3 мая

Сегодня приехали Женя и папа. Женя плачет, грустная. Сердце болит за неё. Какая драма в нашей семье, и сколько таких драм и страданий во всём свете! Как предотвратить их? У Жени чуткая глубокая душа. Она не могла не видеть разницы между добрым, хорошим, но поверхностным и неглубоким Даней и свободной, вдумчивой, поэтичной натурой Ивана Павловича! Арфа уцелела, а сердце разбито, и чем? Невнимательностью, отсутствием высших интересов, дружеского искреннего отношения к Жене. Он её любил; она и теперь его Бог, — это видно из его всепрощения ей, из его теперешнего состояния. Но кто виноват, что душа Жени искала более высокого, более <…> точнее, возможно любовного. И нашла. А сколько таких случаев в жизни.

Апрель. Цветут деревья; осыпаются цветы, летят в воздухе, и не знаешь, лепестки ли это падают или белые бабочки.

26 мая

Ай, как давно я не писала! 3 мая приезжала Женя, а позавчера уехала. Хорошее было это время. Ходили гулять, к Долидзе, сидели в саду. Весело, остроумно, а мешала мне моя скрытность, неласковость, боязнь надоедать! Какой умный <…>! Когда произошел разрыв Жени и Дани, он говорил Жене: «Я это давно предвидел, потому что это должно было произойти, потому что в Д.Д. было духовное, но оно почти исчезло под влиянием мелочных интересов, а в вас оно ещё горело. Этот же толчок опять пробудит Даню, и вы будете счастливы».

Сегодня был экзамен по истории. Выдержала.

Быть может, самосознание и есть показатель высшего умственного развития, но вместе с тем оно является чем-то необыкновенно ослабляющим наши чувства. Вечно критикующее, не позволяющее всецело отдаваться никакому впечатлению, никакому чувству, никакой деятельности». Эстетическая впечатлительность охраняет меня от цинизма. Я не совершила бы многих поступков не столько потому, что они дурны, сколько от того, что они некрасивы, безобразны! Откуда у людей такое непреодолимое и ничем не удерживаемое стремление к добру? Наш ум есть отражение логической правильности общего бытия, следовательно, возможно, что наше понятие о добре также является отражением какого-нибудь абсолютного добра». («Без Догмата» — роман польского писателя Генрика Сенкевича, написанный в 1891 году. — Ред.)

Стоит поставить себя на место другого, как все становится ясным и понятным. Например, я смеялась, когда Ваню Штайер называли «собачий хвост», но когда подумала, что если бы я была больна, и у меня были бы припадки, и меня так называли, то каково было бы мне? И сразу <…>

<…> «знать совершенно другого, значит, знать самого себя» («Гамлет» — из пьесы английского драматурга В. Шекспира, 1601 г. — Ред.).

8 июня

Реалист пятого класса Асадов за двойку убил директора. Среди бела дня напал на него с кинжалом, и когда тот упал, то ещё несколько раз выстрелил в него. На это способны только дикие кровожадные татары. Кажется, его повесят. И правильно сделают! У меня, да и у всех против него такое негодование, что убила бы собственными руками. Я не знаю, как можно любить и прощать таких врагов. Если бы он раскаялся — другое дело, но он говорит: «хорошо для вас, что меня поймали, а то я бы ещё пять человек убил»…

10 июня 1910 г.

Сегодня мы были в синематографе — я, Оля и Женя. Были прелестные картины. Поехали до Лазар, на фаэтоне, а потом я и Женя пошли пешком. Было уже 12 часов ночи. Несмотря на тучи, ветер и начинавшийся дождь, в воздухе было светло; полянки белели сквозь наклоняющиеся до земли растрепанные темные деревья…

Духовное чувство любви и самоотвержения не может быть проявлено иначе, как в акте отречения от личного материального блага, следовательно, снабжая тело ближнего тем, чего я лишаю свое, но не иначе, как из любви и сострадания к этому ближнему, я как раз делаю ему то, чего желаю и себе, а именно — пробуждаю в нём своим поступком любовь и благодарность <…>

20 июня

Я живу в маленькой комнатке на галерее. Перед окном цветет «бегония катальпа», и её громадные пышные ветви, бело-розовато-желтые, ярко вырисовываются на фоне голубого неба…

Сегодня (я, дура) не подала руку, при всех, Андрею — он ужасно был смущен. Я потом целый вечер от стыда и жалости к нему <…>. Утром пошла и помирилась. И что я себе воображаю? Что меня он может полюбить? … <…> О, Господи, Господи… Тоска и отчаяние! Так скучно, грустно, у меня настроения меняются, точно изменчивая погода. То всё кажется таким безотрадным, тёмным; жизнь пройдет скоро, скоро — без любви, радости, а потом смерть… а что за гробом? Я верю, что жизнь загробная есть, это (доказывает всё <…>), ну а вдруг нет? А иногда находят на меня такие минуты, когда всё кажется радостным. Окончание гимназии, поездка в Швецию, курсы и … <…>

Сейчас такая лень, жара и скука, что не хочется дневник писать, хотя мыслей много. Прости, мой дневничок!

24 июня

Такое неверие, такая тоска! Кому молиться? Всё пусто, безысходно тяжело, сомневаешься в существовании Высшего Духа, святых, умерших чудотворцев, сомневаешься в том, что они слышат и исполняют наши просьбы — «всякое насилие скверно, кроме камня над камнем».

20 августа

Что писать, что говорить? Скука неимоверная. Большая компания шуринской молодежи ходила на Тавлинку. Лида по приходу домой восторженно рассказывала о росистой, в рост человека, траве, о холодной шумливой реке, о воздухе, напоенном запахом малины, и снежных горах, и «альпийских» цветах. А я? Я только обманывалась! <…>. Неужели вся жизнь так пройдет? <…> Женя пишет, что они живут в Швеции. Чудно. Знакомятся с людьми высшей интеллигентности. Будут присутствовать на конгрессе мира. Поездят по морю в замки от 16 столетия — резиденцию шведских королей. Вот жизнь! А тут ещё это Вяча — самодовольное, грязное животное <…> Андрей — <…>! Ну да всё равно! Меня к нему … <…>. А ведь было время, он, что называется, «ухаживал».

24 июля 1910 г.

Были сегодня у тети Зины. <…> Почему я со всеми ссорюсь? <…> неужели <…>. Меня, видимо, возмущают все человеческие пороки, а особенно самодовольство, любование собой и глупость, неискренность.

29 июля

<…> Мы с мамой поругались из-за Вячи и не разговариваем. Сегодня получили карточку от Володи Вас… (неразборчиво. — С. Н.). Я, не удержавшись, воскликнула: «лакейская наружность». Тонкий, прилизанный, с длинными волосами. Мама начала меня <…> за то, что я такая злая, поганая и т. д. <…> Я не могу быть иной и притворяться. Единственное моё утешение, живое, горячее — музыка. Садясь за рояль, я как будто начинаю разговаривать с другом, то нежным и ласковым, то грустным, то весёлым. И я понимаю музыку так, как никто, малейшие оттенки, и не только её тона, а грацию, изящество, оригинальность. Мне было десять лет, когда я с удовольствием слушала классические вещи. Чайковского, которого многие не понимают, Бетховена, Гайдна и т. д. Недавно я выписала ноты Грига «Сонату», Бетховена «Эгмонт», Венявского «Мазурку» и «Легенду» и много других.

1 августа

Какой чудный журнал «Вестник Теософии» (российский теософический журнал, основанный в 1908 году. Редактор Анна Каменская — Ред.). Я прямо воскрешена и оживлена. Насколько теософы выше многих других людей, я могу видеть по статьям.

2 августа

«Истинное сострадание начинается только тогда, когда поставишь себя в воображении на место страдающего и испытываешь действительное страдание» (Толстой).

«Любовь есть расширение своей жизни. Чем больше мы любим, тем обширнее, полнее и радостнее становится жизнь» (Толстой).

«Жизнь основана не на законе «борьбы за существование», а на законе любви. Все в природе живёт благодаря взаимопомощи» (Вестник Теософии (ВТ). — Ред.).

«Увидя зажжённую свечу, ни один человек не стал бы сомневаться в том, что какая-то разрушающая сила её приготовила и зажгла; но мы дошли до такого скептицизма, что видишь, как зажигаются уголья Солнечной системы на небесах, а на земле являются религиозные учения такой божественной красоты, что ни один человеческий гений не мог ещё создать ничего подобного, и всё же мы продолжаем утверждать: «Эти солнечные системы явились случайно, эти религиозные учения выросли из суеверий», — другими словами, какое прекрасное и великое, что есть во Вселенной, родилось из ничего, из простого случая» (ВТ).

«Целые области мировой жизни останутся скрытыми для того, кто лишён музыкального чувства» (ВТ) — (отсылка к статье Рудольфа Штейнера «Воспитание ребёнка с точки зрения духовной науки». 1907. — Ред.)

«Человек, Бог тебе всё простит, кроме твоего отчаяния» (ВТ).

«Если есть какие-нибудь недочёты в характере, не следует постоянно на них останавливаться и грустить. Лучше думать о противоположном желательном качестве. И желательные качества постепенно явятся в вашем характере. Такова тайна перевоспитывать себя. Человек не то, что выражается в его несовершённых поступках, а то, что живёт в его постоянных думах и стремлениях» (ВТ).

«Если мы просматриваем какой-нибудь свой день, то увидим, что наши мысли, чувства и поступки были очень смешаны: они не были все хороши, но и не были все плохи; некоторые мысли и желания были благородны, некоторые очень невысоки; некоторые наши поступки были добрые и принесли кому-нибудь радость, другие принесли боль и огорчение. Все эти проявления нас связали в будущем, ибо известные причины должны иметь известные последствия. Если эти причины были яркими и часто повторялись, результаты неизбежно будут сильными» (ВТ).

«Если бы в нас не жила божественная сила, как могли бы мы восхищаться божественным? Каждый видит образ Божества таким, каков он сам… Если бы львы, быки и волы могли создавать себе богов, то их боги были бы похожи на львов, быков и волов», — сказал один философ Древней Греции» (ВТ).

«Мы (теософы) видим Бога в камне, растении и человеке, но в них мы видим не вихрь атомов, а живого Бога, Бога духовного, которого стремимся найти в природе, потому что находим его в самом себе» (ВТ).

«Истинная поэзия мира в истории его духовной жизни» (ВТ).

«В человеке живут рядом и зверь, и бог; зверь постоянно наблюдает высшее начало, и под его влиянием человек влачит жалкое существование тёмного дикаря. Но когда просыпается высшее в человеке, его дух, тогда зверь подчиняется, и жизнь человека озаряется новым светом и смыслом» (ВТ).

«Для того, чтобы духовно развиваться, не надо отказываться от счастья, а лишь постоянно передвигать его понимание в более и более высокие центры сознания» (ВТ. Alba).

Я в зимнем платье. Но на душе хорошо. Думаю я о светлом, хорошем будущем. О Швеции, о Смоленской школе, о теософии и Страндене (Дмитрий Владимирович Странден — известный русский философ и теософ начала ХХ века. — Ред.). В жизни у меня есть цель: распространять свет и Теософию — науку братства, любви, раскрывающую духовное в человеке, объясняющую его Христианство. Религия, объясняющая христианство. Хочу писать, но нет ничего, наводящего на фантазию. Всё серо, скучно. Мечты об Андрее ушли далеко…

4 августа

Вчера мы были в синематографе у Укрода. Сидим с Лидой, смотрим картину, вдруг я подняла голову и невольно вскрикнула: за барьером! Точно что-то забилось, затрепетало у меня в сердце. Он всё время стоял у стены напротив. Наконец нам нужно было уходить <…>. Я думала, что не досмотрит картины и пойдет провожать, но он, равнодушно повернувшись, вышел в «фойе» (что ли) и даже не посмотрел на нас. Ведь я понимаю, что он не <…> не понимает, а все… Всю дорогу из синематографа мы шли с Лидой и хохотали. Лида, потому что ей было смешно благодаря последней картине, по правде сказать, очень трогательной (у меня слезы на глазах были). Я же смеялась благодаря нервному подъёму духа, если бы кто-нибудь дал мне повод к слезам я бы …<…>. Что я себе воображаю. И всё-таки я сегодня пойду на Лазаревку — несмотря ни на что, чтобы увидеть его…

12 августа

Как тяжело, как грустно! Прямо вырываешь сердце. Вчера <…>

Богатство всех очень изменяет: богатые делаются чёрствыми, холодными, а их не коснулось его жёсткое влияние, так они добрые, простые, приветливые ко всем, радушные…

11 сентября

Здравствуй, мой милый дорогой дневничок! Целый месяц мы с тобой не виделись, и много событий произошло за это время. Приезжала тетя Садовская, ах, pardon, Березнякова, я думаю, не так уж она меня любит, как я думала; уехала София Васильевна, и поэтому я лишена Теософии, уехала Лида в 8-й класс, грустно, конечно, потому что всё-таки она была более других мне другом, особенно подружились мы с ней в последнее время. Поругалась я с Олькой Лазаревой, т. е. я не поругалась, а она. Невоспитанная, много о себе думающая девчонка. От Андрея нет…

Подружилась я с Верой Джавровой, Зиной Загорянской и Ваней Штагер. Вера действует на меня как-то умиротворяюще и радостно. Зину всегда почему-то хочется обнять, поцеловать, какая-то родная она, а Ваня Штагер, наоборот, тяжело действует на меня. Ведь всякий человек окружён излучениями или флюидами, действующими на других.

Когда входит в класс Юрий Александрович, так тяжело, неприятно делается, потому что он злится, видно, на учениц, такой раздражительный, придирчивый, а Дмитрий Евгеньевич и Николай Васильевич действуют противоположно. Наверно, у меня так … <…>. Сегодня на большой перемене нас выпустили в сад. Вот-то хорошо было! Свежесть после вчерашнего дождя, высокие липы, акации, ясени напоминали парк, тёмное голубое небо, крик, смех и солнце! Я, Вера, Зина и Лена Протопопова обежали по улице Гимназию — наверно, достанется. Был первый урок космографии. У Письменного очень умная и интеллигентная наружность. Целый урок рассказывал и всё это показывал, что существует … <…>. Ведь не случайно появилось солнце, а Кто-то сотворил его, чтобы оно давало свет и жизнь бесчисленным планетам и звездам. Да и во всем такая мудрость, такой порядок.

Много думала о Д. П. С. Я думала, что он высокий, тонкий, тёмно-русый, красивый, а мама говорит, что он плюгавенький, некрасивый, но разве дело в наружности? У него такая возвышенная, духовно развитая интеллигентная душа, такое образование, ум и знание…

24 сентября

Сегодня я и Володька-дурак ходили гулять в лес. Чудно было! «Лес точно терем расписной, лиловый, золотой, багряный» (строки из стихотворения Ивана Бунина «Листопад» (1900). — Ред.), чудный воздух, аллейки-коридорчики из густых ореховых деревьев, красно-жёлтых, пронизанных светом и солнцем. Ходили далеко за «Швейцарию». И этот чудный, светлый лес, «сказочный терем» по сторонам, кудрявые пышные многоцветные ветви и стволы деревьев, росистая трава, душистый «грибной» воздух. В узких низких «коридорах», как будто завитых золотисто-красно-зелёными листьями и светом, всё это меня оживило и подбодрило, я чувствовала себя такой бодрой, сильной, здоровой…

10 октября

Больше всего на свете я люблю музыку. Теперь я поняла, что музыка — лучшая часть моей души, я её люблю больше даже книг, потому что для меня она сама жизнь, объяснение всех её вопросов, свет и солнце…

Что может быть лучше осени, ранней, конечно? Недавно мы были на проводах дагестанцев на Зелимхана и смотрели со скалы около города. Внизу расстилался сад Каснер. Какая красота увядающий сад! Разве можно изобразить или описать эту прелесть смешения деревьев листвы. Бархатно-малинового, тёмно-зелёного, ярко-блестяще оранжевого и жёлтого. А вот неподалеку стоит деревце, кроваво-алое с золотом, а по нему вьётся совершенно свежий зелёный хмель; а вот зелёная верба, уже подёрнутая золотыми искрами…

Самый плохой порок человечества, по-моему, чувственность, она всё затемняет, всё развращает…

Человек, который понимает и любит музыку, не может быть низко развитым. Судить чуткость и глубину души, и даже ум людей нужно по степени понимания их серьёзной музыки. Катя сначала мне не нравилась. Потом я заметила, что она как никто понимает красоту очень тонких по организации мелодий; теперь, подружившись с ней, я увидела, что у неё глубокая духовная организация, самопознание; апатия и бездельность жизни заглушают всё…

Радости жизни! Да, радости жизни! И голубое, ясное небо, просвечивающее сквозь голые деревья, и шёлк опавших листьев на землю, и обнажённые тополи с красными букетами боярышника внизу, и «нарциссимус понракус» (вероятно, имеется в виду вид нарцисса Narcissus papyraceus. — Ред.), и танец феи Драже (мелодия из балета П.И. Чайковского «Щелкунчик». — Ред.) …

Какой там радости жизни, когда тоска и тоска. Всё эгоизм и злоба. Какие глупые наши ученицы; одна-две на весь класс умные, а остальные, не знаю, как дошли до седьмого класса. Есть хорошие, добрые, хотя очень мало, но та же самая Зина Заг. Самая добрая, по-моему, не имеет никакого представления ни о науке, а тем более философии, совершенно незнакома даже с русской литературой, не понимает совершенно более научных и литературных слов и выражений, совершенно обыкновенно безграмотна. Зина, например, пишет не «период», а «периуд». О психологии и о понимании человека не имеет даже понятия. Жизнь, идеи, открытия, религиозные и научные течения проходят, не достигая их. И это будущие матери семейства, жены. Но, я думаю, я уверена, что половина их разовьётся в дальнейшей жизни, когда судьба им покажет всю глубину её. «Неразвитый человек требует зрелища, человек с большим развитием — чувства, а истинно образованный человек — мысли».

Читаю «Айвенго» Вальтера Скотта.

Но всё это зверские почти картины, разврат, грубость, пышность, жестокость, храбрость для убийства людей говорят мне одно: «Зачем дал Ты образ свой человеку, если они так жестоко искажают его» (слова Ревекки). «Не нужно никогда бояться. Человек трусливый окружен атмосферой страха, а человек сильный окружён такой невидимой атмосферой, что в большинстве случаев его никто не тронет. Если Бог дал на наше попечение какое-нибудь семейство или людей, то он даст и силы нам, чтобы помогать им…»

По рабочему столу человека можно судить о его умственном труде. У Веры Джавровой маленький хорошенький столик-безделушка, заставленный весь безделушками же. На нём ни одной книги или листика бумаги. У меня, например, громадный кожаный (?) стол, весь в книгах, потому что шкафы переполнены, и в тетрадях. Я это, конечно, не ставлю в достоинство себе. Если бы я была физически нормально развита, то тоже, может быть, интересовалась больше кавалерами и нарядами…

Были в синематографе. Одна красивая сцена (фильм «Бенвенутто Челлини», французская драма режиссёров Альбера Капеллани и Камилла де Морлона (1908). — Ред.). Против художника (Бенвенуто Челлини) возмущен народ, толпа бросается в его студию, он занят ваянием своего Персея, и когда они с угрозой бросаются к нему, он поднимает молоток и заявляет, что разобьёт статую, если они бросятся на него. И вся толпа останавливается. Красоту, прекрасное, вечное и неизменное простая толпа уяснила. В древние времена больше своей злобы и вражды.

Я чувствую, что я могла бы многое сделать. У меня в душе родник, и если бы найти ему выход, то полился бы чистой, быстрой струёю. Что-нибудь, что-нибудь, только бы отдать себя всего, забыть.

Послесловие

Татьяна Гамалей

Счастливые и несчастливые дни Людмилы Беловеской

Почему так рано ушла из жизни эта неординарная девушка, почему по всему дневнику Людмилы Беловеской разлиты печаль и трагическое предчувствие? Эта загадка решилась благодаря записным книжкам Булача Гаджиева, сохранившимся в республиканском архиве.

Вот записи 1979 года из подборки «По следам Беловеских»: «Людмила Беловеская была горбатой. Вышла замуж за поляка (Карпинский?).

Хотя врач запрещал. У неё начинался процесс. И вскоре умерла. Возраст <…> 25 лет (то есть в 1919 г. — Ред.). Еще одна запись после встречи с бывшей санитаркой роддома Брониславой Малиновской: «<…> дочь видела, она умерла во время родов. Была горбата». Одна загадка решена, но есть еще другая. Кто такая на самом деле Анна Беловеская, еще одна девочка в семье Беловеских, младшая дочь, которая практически не помнит старших сестер и отца. Воспоминаний о ней немного, хотя она оставалась последним свидетелем жизни семьи Беловеских. Вспоминает Мария Нечипурович, дочь подруги матери Людмилы Марии Иосифовны: «Нюся училась в летней школе. Она была хорошая девушка. Худенькая, высокая, с большими волосами. Очень смышленая. Я поражалась её знаниям. Много рассказывала. Знала какие-то языки. У неё <…> летчик. Она приезжает на могилы». Именно от неё Булач Гаджиев и узнал многое из того, о чём мы вам рассказываем.

Анна Беловеская была очень привязана к Марии Иосифовне и долго считала её своей матерью. По документам она числилась дочерью старших Беловеских. Поэтому в её воспоминаниях имя Людмилы Беловеской упоминается несколько отстранённо, что и ввело нас поначалу в заблуждение. Отец Анны Генрих Карпинский вскоре был вынужден покинуть Россию, но, по воспоминаниям, писал и очень волновался о судьбе дочери. Вероятно, погиб в годы Второй мировой войны. Полагаем, что брак между Людмилой и Генрихом был церковный, заключенный в буйнакском костёле.

Судьба Анны сложилась вполне благополучно. Она вышла замуж, вероятно, за упомянутого Марией Нечипурович лётчика, сама работала в авиационной промышленности. Жила в Жуковском Московской области — городе авиастроения. Туда же вывезла в 40-е годы Марию Иосифовну и все воспоминания о радостях и бедах жизни в Темир-Хан-Шуре — Буйнакске.

Конечно, мы знаем о судьбе этой семьи благодаря большому человеческому сердцу и исследовательскому азарту Булача Гаджиева. В ходе расшифровки дневниковых записей и подготовки их к публикации мы будто вновь прошли этот путь, чтобы узнать о перипетиях судьбы одной темирханшуринской семьи на фоне прошлого столетия.